Уходящий тропою возврата

И снова от костра к костру шли попарно кривичи, страхуя друг друга. С запада, от дороги послышалась возня, потом возбужденный говор, и, уже не слишком пугаясь, в сумерках утра к Сашке направилось пять фигур.

– Кто там? – Горбыль насторожился, рука потянулась к эфесу кривой сабли.

– То я, батька!

Родной, до боли узнаваемый голос послышался от приближающихся теней.

– Олесь?

– Я, батька!

Обнялись, стоя у телег среди сотен мертвецов, где богиня Мара этой ночью собрала богатый урожай.

– А я смотрю, батька, вроде наши в ночи шуруют у половецкого стана, ну и вышли мы к ним. Твоя придумка, командир?

– А то ж! У каждого свои тараканы в голове, Олесь. Только у кого-то они мадагаскарские, а у иных – простые.

– Достойные проводы в Ирий ты устроил нашим хлопцам!

– Застава?

– Только мы трое и выжили.

– Печально, но на то она и война. Как сюда добрались?

– Разъезд узкоглазых порезали, лошадей забрали и домой подались, а тут и ты с сотней прямо у дороги работаешь.

Под телегой раздался вздох. Сашка, наклонившись, заметил кого-то прижавшегося к противоположному колесу. Сторожиться никого уже было не надо. Горбыль попросил ординарца:

– Честигнев, подсвети факелом.

Сунутый в угли ближайшего кострища кол с намотанной паклей вспыхнул. Поднесенный факел осветил под телегой красивую славянскую девушку в разорванной рубахе, диким, испуганным зверьком, забившуюся в самый дальний угол. Горбыль, улыбнувшись своей доброй, гоблинской улыбкой, страшной для чужого человека, протянул девице руку.

– Ты кто есть, красуня? Иди к нам, не обидим, все уже кончилось, ты свободна. Ну иди!

Рука несмело потянулась к Сашкиной, ухватила ее. Девушка выползла из-под телеги, прильнула к груди своего спасителя, приобняв левой рукой. Потянулась правой обнять шею воина. Горбыль почувствовал ожог с левой стороны шеи и резкую боль, волна горячей крови толчком выплеснулась на разгрузку. Он оттолкнул деву прочь, ладонью, тут же потемневшей от крови, прикрыл шею, обернулся к Олесю, слабея, в один миг теряя силы, выдохнул:

– Подставился!

– А-а-а! Га-а-а-а! – зверея, взревел Олесь, в одно мгновение понявший случившуюся трагедию с другом и командиром.

Он выхватил из Сашкиных ножен клинок, резко взмахнул им, опуская светлую полосу металла на голову вероломной славянской девы. Скрежет костей разрубленного черепа и брызги крови напополам с мозгами упали ему на лицо.

– Огня сюда, огня, – ревел Олесь.

И уже с десяток факелов ярко осветили место гибели вождя. Горбыль лежал, отбросив в сторону правую руку, левая все так же зажимала рану в последней попытке остановить смерть. На бледном, умиротворенном лице опущены веки.

Из пересохших глоток воинов, полукольцом окруживших телегу, вырвался выдох, заставивший Олеся оторвать свой взгляд от лица друга, перевести его на зарубленную девицу. На траве лежала старуха в грязных лохмотьях, с нашитыми на них бубенцами и бляшками. Оскал торжества, последним приветом живым, запечатлелся на лице, выпачканном кровью, с вытекшим из левой глазницы глазом.

– Ведьма!

– Колдунья! – Зашумели, зашептали близко стоявшие к страшному месту родовичи.

– Тихо-о! – рыкнул Олесь на воев. – Слушай сюда!

Он заскочил на телегу, оглядел подходивших к месту трагедии родовичей.

– С этого времени принимаю командование на себя. С телег снять пустые бочки, сбросить их в реку. Все оружие, взятое с мертвого ворога, сносить и укладывать в повозки. Мертвецов половецких сбросить в реку. Первому десятку провести захваченный табун лошадей через мост, уводить к погосту. К утру место подчистить, привести в первозданный вид, кровь присыпать песком. Десятники, людям поставить задачу! Выполнять приказ!

Олесь спрыгнул на землю, подозвал прибывших с заставы людей.

– Беляй, Домаш, сбросьте эту старую гниду в реку, пусть раки сожрут её плоть.

– Не боись, сотник, сбросим, ещё и кол осиновый в грудину вобьем. Так оно понадежнее с колдуньей будет, – прогудел великан Домаш.

Оставшись наедине с телом Горбыля, Олесь присел рядом.

– Батька! Как же ты не уберегся? Ведь сам нас учил таким заморочкам, все чехов каких-то вспоминал. Как же мы теперь?

Сотник, замолчав, прикрыл лицо командира рядном и, поднявшись, пошёл исполнять обязанности, вдруг легшие на его плечи со смертью Горбыля.

За прошедшими через мост русами людины, оставленные Олесем в замыкании, подожгли мост. Еще через десяток верст, в самом узком месте дороги остались рубить лес: требовалось сделать завал.

11

Это было так, или ему всегда это только так казалось, но для него уста ее почему-то пахли спелыми вишнями. Как сладко было целовать их, прикасаясь своими губами к полуоткрытым прохладным лепесткам губ девы. Какой трепет пробегал по всему телу, заставляя сердце биться в груди быстро-быстро, когда он обнимал ее, сжимая, ласкал ее неразвитые перси, а жар поднимался от низа живота вверх, заставляя его мужское естество наливаться силой, принося в мозг желание обладать ею, выплеснуть семя в ее лоно, затем, долго отдыхая, смотреть в зеленые глазища, растворяясь, тонуть в них.