Уходила юность в 41-й

двинулись по одной из улочек, как услыхали повелительный окрик: «А ну,

задержитесь!»

Высокий пожилой мужчина властным поглядом сквозь очки осмотрел нас,

потребовал документы. Я показал тот, туровский «пропуск». Мужчина шевелил губами,

бормоча: «И подпись... И печатка с орлом... Хм-м!» Произнес со значением:

— Чтоб знали: я — сельский староста! Что ж, как теперь кажут: пан говорит гут.

Но, как власть, задержу вас!

Староста привел нас на свое подворье, показал на сеновал под широким навесом:

«Там переночуете. Но не курить!»

Мы с Сергеем, так звали моего попутчика, видели, как из хаты чинно вышла

хозяйка — дородная низкорослая женщина. С чугуном в руках она проплыла в сарай,

где громко и нетерпеливо хрюкал поросенок. Затем, возвращаясь с огорода, мимо

прошла девушка — высокая, с тонкой талией и толстой косой, короной уложенной на

голове. Бросила на нас быстрый взгляд, скрылась за дверью избы. [169]

Вышел с пилой в руках хозяин, строго и сухо проговорил:

— Это вам. Чтоб не скучали и на молодых солдаток не заглядывались. Распилите,

словом, дровишки, а то ведь как это было? Кто не работает, тот не полопает! — И

указал на сухие бревна.

Значит, молодица — сноха, а сын хозяев, выходит, в армии. Невольно подумалось,

как-то живется ей у такого строгого свекра?

Едва взялись за пилу, а она тут как тут: «Давайте помогу!» Хозяин зло крикнул:

«Надийка!» Она, потупившись и покраснев, быстро ушла.

Пилили мы бревна до поздней ночи, а потом поели, разделив кусок старого

желтого сала и краюху черствого хлеба.

Усталые, забрались на сеновал, и там нас быстро убаюкал дурманящий запах

лесного сена.

Разбудило меня прикосновение к лицу и шепот, будто прилетел легкий ветерок:

«Проснитесь, хлопцы, проснитесь!» Я открыл глаза: да это же Надийка!

— Вставайте и собирайтесь быстрее! Бегите к Уборти!

— Что ты? Какая Уборть?

— Это наша речка так зовется. Туда, скорее! Иначе тятька вас в Лельчицы отвезет

на погибель. К реке, ребята! Я за вами следом.

Мы с Сергеем быстро спустились на низкий берег, где еще плавал туман. Надийка

бежала за нами с веслами.

— Направо, в лодку!

Надийка вставила весла в уключины. Я заметил, что она управляется с ними не

очень умело. Она и сама призналась:

— Я из Рубежа, соседнего хутора, а там реки нет...

Лодка вышла на быстрину, и нас закрутило. Сергей оказался таким же, как я,

«сухопутчиком». Взявшись за весла, он бестолково хлопал ими по воде, осыпая нас

ледяными брызгами. Лодка крутилась на месте. И тут раздался свирепый крик

старосты:

— А ну, возвращайтесь! Иначе — стреляю!

— Не бойтесь, хлопцы, — шептала перепуганная Надийка. — Нет у свекра ружья.

Это он, гадкий, на испуг берет.

— Вернитесь, последний раз прошу! [170]

— Не верьте ему! Это он награду хочет получить за вас.

И вдруг обрадованно сказала:

— Прыгайте, милые! Тут неглубоко...

Мы по горло окунулись в воду, нащупали ногами дно и двинулись к берегу. А на

том берегу ругался староста:

— Я тебя, подлюка, проучу! Все вожжи измочалю! Плыви, сука, еще лодку

утопишь!

Очень нам стало жаль молодую, несчастливую женщину. Что-то теперь с нею

станется?

За твердью берега сразу же началось нескончаемое болото, которое нам пришлось

переходить целый день.

Смеркалось, когда мы услышали далекий лай собак. Направились в ту сторону.

Ночью вошли в селение. На улицах было безлюдно. Из-за палисадов иногда доносились

приглушенные голоса. Откуда-то неожиданно вывернулась мужская фигура. Вгляделись

— парень. Сергей поспешил спросить: что, мол, за деревня?

— Руднище. А вы, если спытаю, кто такие?

Я ускорил шаг. Сергей — за мной. За деревней нашли сухое место и там, мокрые и

голодные, заночевали...

Утром сюда, в болотное безбрежье, заросшее чахлым лесом, нагрянули с облавой

эсэсовцы и полицаи. Они были с овчарками. Нас спасли топи. Каратели палили из

автоматов по кустам, но прочесывать болото не решились.

Мы брели то по пояс, то окунались с головой в мутную торфяную жижу. Чтобы

хоть чуточку отдохнуть, ненадолго укрывались за кустами и снова шли, еле вытаскивая

ноги из илистого дна. Здесь на болоте мы с Сергеем потеряли друг друга. Я вновь был

один.

5

В апреле 1942 года мне удалось добраться до Приднепровья. Как ни старался,

нигде не мог узнать о положении на фронте. Где он и как после нашей победы под

Москвой?

Зато все чаще слышал о партизанах. И вот настал день, когда я их увидел. Но в

какой обстановке!

В погожий, но ветреный день я расположился на отдых близ сельца Николаевки,

неподалеку от Лоева, городка на Днепре. Минувшим летом мы вели огонь по занявшим

его фашистам. [171]

Солнце в затишье хорошо пригревало, и я задремал. И вдруг — выстрелы, крики,

топот по кустам. Прямо в упор — зрачок винтовки, клацнул затвор.

— Вставай, не шевелись! Руки вверх!

Не на шутку, признаться, перепугался. Кто ж передо мной? Высокий парень в

поношенном пиджаке и грубых охотничьих сапогах немигающими глазами оглядывал

меня с ног до головы. При этом говорил отрывисто и резко: