Уходила юность в 41-й

Правда, он не давал и скрыться под воду. Выныривая, слыхал, как отчетливо сзади бьют

автоматы...

Выбравшись на противоположный берег и не увидев никого из тех, кто пытался

переплыть реку, побежал, прячась под кустами. Неожиданно натолкнулся на группу

бойцов и командиров, залегших в неглубокой лощине.

— Это по тебе так стреляли? — спросил один из них. Я сбивчиво рассказал, как

все было.

— Словом, с тобой та же история, как с Чапаем. Разница в том, что ты переплыл.

Но не Урал, а какую-то полтавскую Сулицу, — пошутил чернобровый лейтенант.

— Как, разве это — не Сула?

— Ого, до Сулы еще топать! — проговорил он и, вытаскивая из-под себя одеяло,

сказал: — Ты совсем дойдешь в мокром плаще. Дрожишь, как цуцик. На-ка, переодень.

И выпей вот, — он протянул флягу. — Авось быстрей согреешься.

Когда совсем стемнело, пошел вместе с ними. Шагали по полям и низинам.

Безудержно клонило в сон, но я держался. Под утро сделали короткий привал.

Сверившись с топографической картой, один из моих новых спутников сказал:

— Перед нами хутор Дрюковщина, рядом — урочище Шумейково.

Эти слова услыхал сквозь тяжелую дрему. В сновидении мелькали Груня и Галя и,

называя их по именам, я ошибался. Своим певучим голоском Груня укоряла: «Ухажерку

нашел на фронте! Эх ты!» А когда возникла Галя, я слышал, как она говорила с грустью

и надеждой: «Доживите [138] до своей встречи, друзья мои!» Но голоса их заглушал

лязг гусениц, и девчата в один голос отчаянно кричали: «Защити же нас от этих

железных гадин! Ты ж мужчина!» Я отвечал: «Вот они показались, видите? Уходите, а

мы их встретим, сейчас они получат свое!»

Между тем во сне или наяву я услышал над головой:

— Это ж командир третьей батареи. Вставай, скиталец!

Протирая глаза, я сердито ответил:

— Жду танки. Отстаньте!

— Так они на подходе. Бежим отсюда, скорей!

Вглядываюсь в знакомое лицо. Передо мной старший лейтенант Касьяненко,

командир штабной батареи нашего полка! Откуда он взялся? Но он по-прежнему

торопит: «Быстрей, быстрей! В хуторе укроемся. Иначе танки раздавят!»

Из-за деревьев выглядывали крестьянские постройки. За ними проступала темная

гряда рощи. Огородами миновали хутор. Направились в заросли, но нас остановили

словно из-под земли выросшие патрули: «Сюда нельзя! Ваши документы!»

Позади нарастал грохот танков. Вместе с патрулями мы спустились в заросшую

кустарником низину. Что же, подумалось, ожидает нас тут? Вынул из кобуры пистолет и

с горестью заметил, что в его барабане оставалось лишь два патрона.

...Через час начался бой. К хутору подошли немецкие танки и бронетранспортеры

с автоматчиками. Под непрерывным обстрелом мы метались по рощице, укрываясь в

овражках и за деревьями. Неожиданно я увидел, как неподалеку в овраге показались

командиры с яркими генеральскими петлицами на шинелях, и среди них — Кирпонос и

Потапов. Но опять передо мною выросли патрули в фуражках с зелеными околышами.

Вежливо и вместе с тем настойчиво они как бы просили: «Это ж не ваш, товарищ

лейтенант, участок. Обороняйте свой!»

Я недоуменно повернул назад. А кто, собственно, назначал нам рубежи обороны?

Видел, как каждый, проверяя оружие, поправляя перед собой импровизированные

брустверы, готовился к схватке, и общая опасная обстановка захватила вконец. Над

рощицей нависла звенящая тишина.

Но вот захрипел картавящий голос: «Сдавайтесь на [139] милость

Великогермании. Будете довольны и сыты. Сдавайтесь! Времени на размышление даем

мало!»

В ответ раздалось: «Отвечаем, гады, до установленного времени. В атаку,

товарищи! Победа или смерть! Ур-ра!»

Не смолкала ружейно-пулеметная пальба, коротко и резко ухали наши пушчонки.

Увидел, как слева в атаку пошли генералы с винтовками наперевес. Охватил

необыкновенный порыв. Я рванулся вперед. Вокруг неслось, нарастая: «Ур-ра! Ур-ра!»

Но вдруг перед глазами все померкло, лицо опалило жаром. В ноги ударило тупым,

тяжким. Сознание мое померкло...

Очнулся я от режущей боли и сразу не мог понять, что происходит. Я с огромным

усилием поднялся на локти и увидел: какие-то люди стаскивали с меня сапоги. Это ж

фашисты, враги! Бросил руку к кобуре. Но один из фашистов вскочил и ударил меня

сапогом в живот. Другой, орудуя большими телефонными плоскогубцами, сильно

дернул сапог с левой ноги, я закричал от боли, проваливаясь в беспамятство...

* * *

На имя моей матери в поселок под Рязанью пришло такое извещение:

«Главное управление кадров НКО СССР на ваш запрос сообщает, что ваш

сын, Сонин Н. Т., в списках убитых, раненых и пропавших без вести не

значится».

3

Через неделю после описываемых событий, в конце сентября 1941 года, под

Пирятин придет чекист Иван Копенкин со своим отрядом. Он увидит вместо селений

пепелища, бесчисленные остовы сожженных и исковерканных автомашин, и всюду —

трупы, трупы, людские и конские. Страшная картина жестоких и бессмысленных

разрушений.