Уходимец

«Вот и началось». Выпавший за ночь снег и не думает таять, а из нависших над самой землёй облаков продолжает сыпаться белая крупа. Кое-где из-под белого ещё торчат клочья рыжей травы, нарушая стерильную унылость пейзажа. Роман давно сменил своё самодельное шмотьё из оленьей кожи на продукцию местных мастериц, откочевавших в тёплые края и бросивших казавшуюся ненужной зимнюю одежду, но сильный ветер иногда всё-таки добирается до попаданского тела. Собственно, зимней его одежда пока не является, зимой куртка из оленьей шкуры станет двухслойной. На самом деле, это две куртки, одна без капюшона, мехом внутрь, вторая мехом наружу. Под просторные пятнистые штаны из нерпичьей шкуры придётся натянуть ещё одни, из пыжика. А вместо «портянок» из сена пользоваться меховыми носками. От мысли, что во всём этом придётся в сорокаградусный мороз по нужде на улицу бегать, становится неуютно.

Роман обошёл ярангу, набрал поленьев из поленницы, и полез обратно в жильё. Хитрый ветер, поймав человека с занятыми руками, рванул дверную покрышку и почти сбил Рому с ног.

«Шалишь, брат!» Роман забрался в ярангу, завязал поочерёдно наружную и внутреннюю покрышки, свалил дрова у очага. Шаман не одобряет перевода дерева на дрова, но горы плавника, натасканного Романом на берег столь велики, что дальше ворчания старик не пошёл. Снег ляжет, и Шишагов запряжётся в нарту, перетаскивать лесины в стойбище. В одной из пустых яранг уже ждут своего часа, высыхая до кондиции, увязанные нужным образом тёсаные брусья, из которых старик с Роминой помощью намерен связать каркас байдары. Без такой лодки моржа не взять, в смысле, не довезти до стойбища.

Разбуженная стуком поленьев, приоткрыла один глаз Машка. «Лентяйка, хоть бы башку подняла!» Рыся к зиме обросла густым пушистым мехом, откуда что взялось, непонятно, там где её родичи живут и снега-то не бывает. Наверно, за её зимнюю шубу тоже нужно шаману спасибо сказать.

— Не пускай её в полог спать, привыкнет — замерзнет зимой. Собаки всю зиму в снегу спят, ничего им. Твою тоже баловать нельзя!

Но на голой промороженной земле ей тоже не сахар, поэтому Роман и соорудил любимице постель, не хуже, чем была у Багиры в королевском зверинце. Вкопал в землю четыре столбика, на них укрепил раму из колотых плах, затянутую частой сеткой из широких кожаных ремней. Конструкция вышла по пояс Роману, Машка с удовольствием на неё запрыгивает. Под помостом — запас сена и ягеля. Стратегические материалы, блин. Сено здесь и пипифакс, и салфетка. А ягель заменяет Газпром и энергосети. Именно он, смазанный жиром, даёт свет и тепло в жилищах.

Шкуры на крыше яранги тихо гудят под ветром. С жердей свисают связки юколы, мешки с сушёной голубикой и морошкой, вязанки сушёных грибов. «В здешнем лесу грибы выше деревьев вырастают, грех не набрать. А местные не едят». Роман на всякий случай сначала осторожно попробовал — грибы как грибы, не отрава. Насушил, насолил. Подосиновики, маслята, белые — вполне приличный ассортимент. Над очагом висят куски копчёной баранины, вяленые утки и гуси. Мясная яма за ярангой забита мороженой олениной. Дед моржатиной делится, в основном с Махой. Роману это жёсткое мясо, которое и прожевать-то толком нельзя, не нравится. Шишагов в своей яранге даже подпол устроил. Там мочёной брусники запас, авось не промёрзнет, и что-то вроде бочонков с солёной черемшой и листьями травы, по вкусу похожей на хрен. Соль почти всю извёл. Корзина с луковицами ещё одной показанной учителем травки. На лук не похожи, но вкусно. Кожаные ёмкости с отварным щавелем трёх видов, для сохранности залитых топлёным жиром. Местные жители, между прочим, жир даже из костей вываривают. Когда оленей побили, после мяса и ливера занялись костями. Рома каменным молотком их дробил, а шаман в котле варил, и большой ложкой собирал всплывающий жир. Много получилось.

Дед Ромкины слова о нужде в растительной пище принял всерьёз, показал, что в рот тащить можно. Даже сводил в долинку с кедровым стлаником, помогал бурундучьи норки раскапывать. Килограммов десять орешков они принесли. Изрядно к зиме приготовились, так ведь и зима восемь месяцев тянется. И судя по хитрым глазам дедушки, скучать он Шишагову не даст. Шкуры оленьи Рома один мездрил — Каменный Медведь устроил ему натуральную дедовщину. Сам он в это время оленью требуху разбирал, кишки промывал, развешивал вялить, желудки набивал смесью жира, ливера и мозгов, делал заполярный хаггис.

«Теперь заготовке харчей конец, разве только ещё на оленей и баранов охотится, но по снегу, наверно, неудобно будет. Шаман ещё на тюленей намекал, но это уже после того, как лук сделаем, и море замёрзнет».

***