Уходите и возвращайтесь

Всю жизнь полковник грезил сыном. Он видел его во сне и наяву, играл с ним в игры, провожал в школу и мечтал о дне, когда впервые проводит в воздух. Но жена рожала только дочек. Жихарев любил их, как можно только любить своих детей, нянчил, баловал, но этот период полного взаимопонимания длился недолго — где-то классе в шестом-седьмом девочки, не чувствуя общности интересов, начинали отдаляться от него, и разрыв этот рос прямо пропорционально их возрасту. Между ними и отцом устанавливались хорошие, дружеские отношения, легко укладывающиеся в формулировку добрососедских. Повзрослевшие дочери расставались с домом без сожаления, письма писали редко, все больше по праздникам, и рассказывали о своей жизни коротко и неохотно. Старшая, окончив институт, укатила вместе со своим однокурсником в Якутию, на разработку алмазов; вторая, по образованию архитектор, жила в Магадане. Средняя, Татьяна, училась в педагогическом, увлекалась планеризмом и лихо ездила на мотоцикле. «Категорична до упрямства», — говорила о ней мать. А отец, часто поглядывая на крепкую, спортивную фигуру дочери, думал: «Почему не парень?» И вздыхал при этом, огорченно и шумно.

За неимением своих полковник учил летать чужих сыновей. Среди них попадались всякие. Были романтики, были те, которые шли в авиацию по семейной традиции, хотя с таким же успехом они могли бы плавать или варить сталь, а были и одержимые. Ради них-то и жил полковник, и всю свою энергию и любовь он отдавал этим рвущимся в небо мальчишкам.

Никита подогнал машину прямо к трапу самолета, возле которого в ожидании командира толпился экипаж. Жихарев взял термос с кофе, бутерброды, которые ему приготовила в полет жена, и, уже открыв дверь, спросил:

— В какое училище хочешь поступать?

Никита ответил. Полковник помял ладонью лицо, и губы его сложились в скупую, еле заметную улыбку.

— Я тоже это училище кончал. — Он на секунду задумался. — Теперь оно высшее… Летчик-инженер… Звучит! Это тебе не какой-нибудь воздушный извозчик… Хорошо подготовился?

— Вроде, — неуверенно отозвался Никита.

— Значит, плохо, — сказал полковник. — Когда сможешь ответить: «Хорошо», тогда и поговорим.

…Ребята вышли на улицу. Алик вскинул голову и посмотрел на злополучный карниз.

— Везучий ты. А ведь запросто мог загреметь. Как дважды два. Не страшно было?

— Еле отдышался, — признался Никита.

— И девчонка хорошая… А откуда ты знаешь ее отца?

— Я служил у него.

— А он кто?

— Командир полка.

— Так тебе и карты в руки, — оживился Алик.

— Не знаю, — задумчиво проговорил Никита. — По-моему, наоборот, усложнилась обстановка.

— Думаешь, батя шею намылит?

— Чудак ты, Алик. Загадки хитрые загадываешь, а мыслишь… скучно. — Никита хлопнул приятеля по плечу и рассмеялся. — Так что надо взять от паровоза и кита, чтобы лодка поплыла?

— Неужто догадался?

— Пар и ус. Парус! Правильно?

Алик ехидно улыбнулся:

— А я думал, что все влюбленные глупеют.

ГЛАВА II

Каждый день в училище приносил что-то новое. Это новое не было неожиданностью или каким-то невероятным открытием, со многими вещами Никите приходилось сталкиваться и прежде: видеть, читать, слышать, — но теперь, соприкасаясь с ними, он как-то по-другому воспринимал их, и это рождало в душе постоянное чувство радости и необычного волнения. Так было, когда он залез в самолет, правда, еще не затем, чтобы взлететь, а просто так, пройтись глазами по приборной доске, почитать резкие и повелительные надписи на всевозможных тумблерах, ощутить упругость ручки управления. И, сжимая ее в своей ладони, мгновенно ставшей сухой и горячей, Никита с трудом верил, что через какой-нибудь год-два эта сверхзвуковая машина будет послушна его воле, жесту, голосу.

Так было, когда он впервые принялся укладывать парашют. Шелковый купол, доселе бывший для Никиты обыкновенным куском капрона, неожиданно из средства спасения при аварии самолета в воздухе превратился в хорошего друга, на помощь которого можно было рассчитывать в любую опасную для жизни минуту.

Так было и сейчас, когда шли занятия на тренажере. Курсанты приобретали первые навыки управления самолетом. И неважно, что они поднимали в воздух не настоящую боевую машину, не летали, а всего лишь имитировали взлет, — волнения было не меньше.

Инструктор Баранов обвел аудиторию дружелюбно-насмешливым взглядом:

— Чтобы хорошо понимать музыку, что для этого необходимо?

Этой фразой старший лейтенант всегда начинал практическую часть работы с курсантами. Он был еще молод — сам недавно окончил училище — и тщеславен. По просьбе командования Баранов остался в училище инструктором. Причем не отказывался, как некоторые, а принял предложение с удовольствием — гарнизонная жизнь его не прельщала, а преподавательская работа, роль метра авиации, которую он разыгрывал перед курсантами, была ему явно по душе. Но дело он знал, по-своему любил, и ребята относились к нему с симпатией.

— Как можно чаще ее слушать! — выкрикнул с места Слава Завидонов.

— Правильно, — согласился инструктор. — А что самое главное в подготовке летчика?

— Практика.