Уходите и возвращайтесь

Харитонов в училище был личностью легендарной. Его и боялись, его и уважали. Уважали за боевое прошлое — прапорщик служил в десантных войсках и войну закончил полным кавалером орденов Славы, — за боевую выучку и отчаянную смелость. А боялись за резкость, своеволие и крутой нрав. Ему ничего не стоило влепить курсанту несколько нарядов вне очереди, посадить на губу, обидеть неосторожным словом. И все-таки авторитет солдата, опыт парашютиста, за которым можно в огонь и в воду, отличное знание своего дела были много весомей тех качеств, за которые курсанты недолюбливали этого хмурого и не очень-то разговорчивого человека. Никита уже сталкивался с Харитоновым, но определить свое отношение к нему не мог. То прапорщик ему нравился, ну, просто восхищение вызывал, а иногда он еле сдерживал себя, чтобы не наговорить этому супермену гадостей. Славка же раскусил его сразу.

— Тигр, — сказал он, — тигр-людоед.

— А почему некоторые тигры становятся людоедами? — спросил Никита.

— В них нет великодушия, — сказал Славка. — Тигр не может простить человека, некогда причинившего ему боль.

Харитонов покрутился вокруг тумбочки и, не найдя исчезнувшего дневального, заглянул в кубрик. Завидонов поспешно вскочил с кровати.

— Кто дневальный? — Харитонов озадаченно посмотрел на разбросанные простыни и брезгливо поморщился.

Славка мгновенно оценил ситуацию и, конечно же, не упустил возможности уколоть своего наставника.

— Здравствуйте, товарищ прапорщик, — сказал он вкрадчивым голосом.

— Здравствуй. Так кто дневальный?

— Курсант Бойцов.

— Где он?

— На месте, — сказал ничего не подозревающий Славка.

— Вы его сквозь стену видите? — холодно спросил прапорщик.

Славка обескураженно молчал. Не дождавшись ответа, Харитонов вышел, озабоченно прогулялся по коридору, прислушался: где-то играли на гитаре. Он подошел к каптерке и резко распахнул дверь… Старшина, заложив руки за спину, в неистовом темпе отбивал чечетку.

— Быстрей!

Пальцы Черепкова еще проворней забегали по струнам.

— Смирно! — вдруг заорал Бойцов, заметив командира.

Джибладзе, нелепо подпрыгнув, щелкнул каблуками.

— Товарищ прапорщик, первая эскадрилья готовится к увольнению в город.

— Вижу, — кисло протянул Харитонов. — Почему покинули пост?

Сережка виновато потупился.

— Два наряда вне очереди.

— Есть два наряда вне очереди, — мрачно повторил Бойцов.

Прапорщик окинул притихших ребят недовольным взглядом и приказал построиться.

— Равняйсь! — гортанно заорал Джибладзе. — Смир-рно!

Харитонов медленно шел вдоль строя, и цепкий взгляд его, казалось, замечал каждую мелочь — и небрежно пришитую пуговицу, и грязный подворотничок, и неаккуратно зашнурованные ботинки. Напротив Никиты он остановился и, не выдержав, спросил:

— Где это из тебя гражданскую пыль выбили?

— В армии, товарищ прапорщик.

Тонкие губы Харитонова растянулись в доброжелательной улыбке, но тут же сомкнулись, сжались — его взгляд остановился на расхлябанной фигуре Черепкова, Алик как ни старался, а подогнать форму по своему росту никак не мог. Она топорщилась, вздувалась пузырями, в общем, к великому огорчению своего хозяина и к несказанному удовольствию всех остальных курсантов — все-таки лишний повод пошутить, висела на нем, как старое тряпье на огородном пугале.

— Если вы и станете летчиком, — язвительно заметил Харитонов, — то, к сожалению, нестандартным.

— Стандартные только в романах бывают, — возразил Алик.

— А какие же они в романах? — прищурившись, поинтересовался Харитонов.

Алик несколько секунд молчал, а затем с решимостью доведенного до отчаяния выпалил:

— Влитые в мундир, как молоко в стакан, с волевым подбородком, широкими бровями и ясными, устремленными в синее небо глазами!

Смех и курсантские улыбки внезапно, как юпитеры после съемок, погасли — это был точный портрет прапорщика.

— А у вас к тому же и нестандартное мышление. Ну-ну… — Харитонов заложил руку за ремень и ледяным голосом отправил ребят в спортзал.

В спортзале произошло то, что происходило обычно, когда Харитонов всерьез брался за какой-нибудь взвод. Он разбил ребят на две группы. Первую заставил прыгать через коня, вторую — лазить по канату: на одних руках до самого верха.

Курсанты приступили к занятиям, а Харитонов, оседлав верхом стул, внимательно следил за всеми и каждым. Когда у кого-то не получался прыжок или кто-то не мог осилить канат, он жестом просил отойти их в сторону.

Алик Черепков перелетел через коня без помощи рук. Прапорщик несказанно удивился.

— А ну-ка, еще раз, — приказал он, — только с руками.

С руками не вышло. Они подогнулись, и Алик грохнулся на маты.

— Падать умеешь, — подытожил прапорщик и кивком головы послал Черепкова на канат.

Алик забрался только на три четверти. Выше, как ни старался, не смог. Он глянул на стоящего внизу Никиту, жалко улыбнулся и, обессиленный, покатился вниз.

— Это тебе не на гитаре тренькать, — добродушно проворчал прапорщик. — Как же я тебя к прыжкам допущу, если ты даже на стропах подтянуться не сможешь? — Взмахом руки он отправил Алика к группе неудачников. — Остальные могут быть свободны.