Укоренённые

– Ладно, лгу. Не я, – тяжело вздохнул косарь, – так и знал, что ты станешь таким, как все. Но пришёл к тебе. Знаешь, на рассвете меня начнут искать. Придётся уходить. Я теперь калека, а косарям-калекам путь один…

Наиль смотрел мимо косаря.

– Я ведь к тебе шёл, – в голосе косаря прозвучали жалобные нотки, – неужели ты совсем ничего не помнишь из своего детства, ровесник? Мы ведь дружили. Ты, я и Чармиан. Я стремился к вершине, Чармиан стремилась к бесконечности, а ты был самым умным, ты ни к чему не стремился. Но что-то в тебе было, нечто… притягательное. Ты был душой компании, Наиль. Что, совсем не помнишь меня? Я Лима.

– Припоминаю, – неохотно откликнулся Наиль, – а что случилось с Чармиан?

– Её казнили.

– Вот как. Я вроде бы помню её, но забываю, что с ней произошло, – неохотно ответил Наиль.

Сейчас он думал о Чармиан не больше, чем о давным-давно укоренённой матери.

– А я вот всё помню. Привилегия косарей. Ну, почти всё. Чармиан была вдумчивой и отстранённой, очень отстранённой. Отсюда и бесстрашие. Уже в детстве мне стало ясно, что такие не выживают. Существование – для тупых и равнодушных. Жизнь – для сильных. Так я думал. Стремился стать сильным, стал им, и теперь умираю от ран, нанесённых детьми-эсперами. А? Как тебе такое? Думаю, идея ничем не подавляемых эсперов понравилась бы Чармиан. Не понимаю, почему эсперам не колют «Ламию». То, что произошло сегодня, будет иметь последствия. Боюсь, косари взбунтуются… И рухнет наш милый уютный мирок. Кстати, тот мальчишка не совсем обычный эспер. В отличает от других эсперов, он не узкоспециализированный. Кроме того, он мицелий. Как видишь, не растение, а скорее бактерия. Если бы не его холодный и замкнутый характер, к нему бы тянулись. Мы тоже тянулись к тебе, хотя ты всего лишь мята.

Речь Лимы становилась всё бессвязнее.

– К тебе тянулись, как холодной ночью люди тянутся к огоньку. Тепло и приятно. А к нему тянутся, как к воде. Есть разница? Без огонька можно и прожить, а без воды поди, проживи.

– Люди-растения умирают от воды.

– Без воды полулюди-полурастения погибнут. Вы получаете необходимое количество воды через пищу. Тебе ли не знать. Но ты прав, когда воды слишком много, получеловек-полурастение погибает. Вот и подумай, что будет, если дать этому Консуэло развиваться. Ему будут поклоняться. Золотой телец – большего мы не заслужили. Но тебя это не волнует, да? Ты думаешь об одном. Боишься, что тебя не укоренят.

– Боюсь, – признался Наиль, – мою жизнь трудно назвать жизнью. В такие ночи я начинаю осознавать, что жил, как растение. Укоренение принесёт мне…

– Что принесёт тебе укоренение, ровесник?

– Покой и гармонию.

– А если не принесёт?

«Умирающий косарь говорит скверну, а слушаю, вместо того, чтобы уйти», – уныло подумал Наиль.

– Как ты думаешь, если ли жизнь после укоренения? – гнул своё Лима.

– Конечно, есть. Жизнь, полная гармонии и покоя. Жизнь в себе.

– А как ты думаешь, почему Керамбита не пожелала быть укоренённой? Почему до сих пор не укоренён царь Иохия? Ему ведь почти шестьдесят лет.

– Меня это не волнует, – искренне ответил Наиль.

– Ты не можешь думать. Если говорить о левом полушарии головного мозга, то ты, мой друг, кастрирован.

– Мне кололи «Ламию», – неожиданно для себя признался Наиль.

Странно, но в этом косаре он почувствовал родственную душу, мысленно отождествился с ним.

Лима присвистнул.

– А подозревал, что ты мог бы стать эспером. Что уж теперь… Наиль, а ты не думал, что укореняться не необходимо? Тебе не кажется, что с годами твоя способность к выживаемости повысилась? И будет повышаться дальше?

– Не думал, – сухо ответил Наиль.

Слушать скверну было неприятно.

– С возрастом мы, ровесники, полулюди-полурастения, которым исполняется сорок лет, чувствуем себя ближе друг к другу. Ты ведь чувствуешь, что я тебе не лгу?

– Чувствую, – кивнул Наиль.

– Укоренение вовсе не так приятно, как ты думаешь. Веришь мне?

– Верю, – сказал сбитый с толку Наиль. Он знал, что такое физическая боль. Неужели укоренение – болезненно? Лима сказал «не так приятно», но в его устах это прозвучало так, будто укоренение – пытка.

«Одну правду можно осветить с десяти точек зрения, и получишь десять видов лжи. Восприятие правды у всех субъективное. Что хорошо получеловеку-полурастению, то может быть плохо косарю. Лима не смеет хулить идею укоренения», – подумал Наиль.