Украденная беременность

— Кончено! — согласился мужчина и принялся разворачивать свои подарки.

В одном свертке, явно подготовленном Надеждой Семеновной, оказались вязаные из шерстяной нити носки, шарф-кашне и рукавички, только цвет, размер и орнаменты явно намекали, что вязались эти вещи на мужчину. Федор обрадовался им так, словно всю жизнь мечтал ходить в носках и варежках домашней вязки:

— Это самый теплый подарок из всех, что я когда-либо получал! — заявил он и тут же намотал шарф на шею: — Теперь мне никакие ветры не страшны!

Затем он потянулся к длинной, но плоской коробке. Судя по ее форме и размерам, там мог оказаться или альбом, или картина. Но действительность превзошла все ожидания Федора: когда он убрал все обертки, перед ним предстало настоящее произведение искусства. Художественное панно изображало нотный стан, на каждой линии которого, как на жердочках, сидели нотки-птички, выточенные из янтаря.

— Тебе нравится? — теперь настал черед Фаины беспокоиться. — Я сделала картину сама…

— Да, внучка с детства увлекалась поделками из этого камня, — подтвердила баба Надя. — Я даже думала, что она по художественной части пойдет, а она вдруг компьютерами занялась…

— Мне не просто нравится… Честно говоря, я даже подумать не мог, что ты так умеешь, Фая! Спасибо тебе! — мужчина обнял Фифу одной рукой, другой приподнял ее подбородок, заглянул в глаза и на миг прижался к ее губам в благодарном поцелуе. — Ты ведь не просто так выбрала именно такую тему: знаешь, как много для меня значит музыка!

— Да. Знаю. — Шепотом отозвалась Фаина.

Они посидели за столом еще с полчаса, после чего Надежда Семеновна забеспокоилась:

— Фая, внучка, тебе не мешало бы соблюдать режим, ты все-таки в положении. Может, пойдешь поспишь? Почти два часа ночи уже.

Лукьянов тут же поддержал бабу Надю:

— И правда, Фая, ты, наверное, устала…

— Вот заговорщики, — засмеялась молодая женщина. — Быстро же вы спелись!

— Мы просто заботимся о тебе, оба, — тут же сделала строгое лицо бабушка Фифы.

— Ладно-ладно. Убедили! — тут же сдалась та. — Уже ушла. Но и вы не засиживайтесь тут.

— Не съем я твоего Федора, не волнуйся, — «успокоила» внучку пожилая дама. — Вот поможет мне со стола прибрать и тоже спать пойдет. А я уж тут подремлю перед телевизором по-стариковски.

Через полчаса Лукьянов поднялся наверх, на второй этаж. Дверь в спальню Фифы была приоткрыта, и он заглянул к любимой, чтобы узнать, уснула ли она и, может быть, еще раз поздравить с Новым годом — уже наедине. На радость Федору, Фая еще не спала. Она приняла душ, переоделась в шелковую пижаму и сидела на краешке постели, расчесывая свои длинные волосы и заплетая их в косу.

— А вот и ты! — обрадовалась, увидев Федора. — Если хочешь, можешь сегодня спать здесь, — она похлопала по своей постели.

— Хочу! — не стал скрывать Лукьянов. — Сейчас тоже приму душ, переоденусь — и к тебе.

— Давай!

Не прошло и пятнадцати минут, как Федор, облаченный в одни лишь мягкие домашние брюки, снова был у Фаины.

— Не спишь? — спросил зачем-то, хотя видел, что Фая приподнялась на локте и смотрит на него.

— Не-а. Жду тут одного мужчину… который обещал мне бурную ночь… не знаешь, он скоро придет?

— Думаю, он уже тут, — хмыкнул Лукьянов и скользнул на постель, подкатился к Фифе, обхватил ее округлившуюся талию и поймал губами ее губы.

— Значит, спать ты не хочешь, — отрываясь на миг и переводя дыхание, уточнил он через некоторое время. — Хочешь пошалить…

— Спасибо, что напомнил, — на лице Фаины проступила чуть ехидная ухмылка. — Кажется, я собиралась сделать кое-что интересное…

— Ты можешь делать все, что тебе захочется, — предложил Лукьянов.

— Учтем, — Фаина выбралась из объятий Федора, заставила его лечь на спину и начала целовать его шею, ключицы, грудь, постепенно спускаясь все ниже…

— Фая… что ты со мной делаешь…

Это, кажется, были последние связные слова, которые еще сумел выговорить Федор. Потому что потом он мог только с трудом, через раз, дышать, стонать и выгибаться на постели, повинуясь инстинктам, которые сокращали его мышцы, приподнимали бедра и то втягивали, то напрягали пресс.

Фая оказалась щедрой на ласки любовницей. Она исследовала тело мужчины с вдохновением и интересом, одаривала поцелуями, укусами, поглаживаниями и другим способами прикосновений то одно, то другое чувствительное местечко.

Дожив до тридцати двух лет, Лукьянов и не догадывался, что его тело имеет такое количество эрогенных зон. Все его прежние женщины предпочитали брать, а не давать — что в постели, что вне ее. «Вы, мужики, свой оргазм по-любому поимеете, — как-то объяснила ему его последняя любовница, с которой он расстался ради женитьбы на Лане. — А нам, девочкам, нужно успеть урвать свой кусочек удовольствия».

Долгие годы Федор так и жил, даже не догадываясь, что его лишили возможности видеть радугу, оставив лишь слепяще-белый цвет долгожданной разрядки, которой, учитывая отсутствие ласк со стороны партнерши, еще нужно было достичь…