Украденная юность

Казалось, этот подвал только что в панике покинули жильцы. Несколько снарядов пробили потолок, на железной арматуре еще висели куски бетона. Может быть, люди испугались, что они будут заживо погребены или сгорят здесь. Всюду валялись узлы. Между дровами, капустой и картофелем Иоахим и Урсула увидели чемодан, опрокинутую детскую коляску и банки с консервированными фруктами. Радлов сейчас же стал рыться в вещах, но нашел в чемодане только какой-то бесполезный хлам и книги, которые ему были ни к чему, скорее уж можно было использовать одеяльце, лежавшее в коляске. В узлах были всевозможные тряпки. Он уже хотел было отказаться от поисков, как вдруг под каким-то чурбаном нашел рабочую спецовку. Эти грязные лохмотья означали для него жизнь, свободу! Торжествуя, показал он свою находку Урсуле, которая пыталась устроить постель из мешков и одеял.

— Теперь у нас все в порядке, — крикнул он девушке, — если они придут, мы просто скажем, что жили в этом доме и прятались в подвале.

Он расстегнул пуговицы форменной рубашки. Но прежде чем стянуть ее, попытался нащупать ленточку Железного креста. Ее не оказалось на месте, должно быть, он потерял ее в туннеле или на улице.

Ночь была холодной и принесла с собой новые страхи. Девушка, лежа под одеялами, стучала зубами от холода, и Радлов, хоть и натянул на плечи мешок, замерз как собака. У обоих нервы были напряжены до предела, и при каждом шорохе Радлов и девушка вздрагивали. А шорохов в подвале было достаточно: потрескивала штукатурка; время от времени откуда-то сверху падали камешки, из угла в угол шныряли крысы, уцелевшие после бомбардировок.

— Ты спишь? — прошептала девушка.

— Нет.

— О чем ты думаешь?

— О том, как все пойдет дальше.

— А ты разве знаешь?

В мозгу юноши проносятся, обгоняя друг друга, мрачные, темные, тревожные мысли. Перед его внутренним взором возникают одна за другой зловещие картины, и все снова и снова слышит он голос Брандта: «Друзей ты разыщешь… каждую первую пятницу у «Камня Наполеона». В полночь. Пароль — «Германия». Это приказ, слышишь! И запомни: предателей ждет тайный суд Феме. Предателей ждет суд Феме! Ты должен продержаться, добраться домой, переждать, спрятаться как-нибудь, где-нибудь! Германия будет жить!»

— Я даже не знаю, доберусь ли до дому, — ответил он Урсуле.

— А где твой дом, Иоахим?

«Оставит она меня, черт побери, в покое или нет? У меня достаточно своих забот, я стал волком-оборотнем и должен жить по волчьим законам. Предателей ждет суд Феме!»

Он назвал свой городок, название это ничего не говорило Урсуле.

— А как ты попал в туннель?

«Какое ей дело? Ей-то ведь все равно, как я там очутился, мы же, черт возьми, выбрались!.. Интересно, долго ли она пробыла в шахте?»

— Да так, случайно, захотелось спать, просто падал от усталости. А ты?

«И зачем только я ее расспрашиваю? Мне нужно отдохнуть, нужно не спеша все обдумать».

— А я бежала, — ответила она, — все время бежала от русских. Целых два дня. А потом я уже не могла понять, где нахожусь, все выглядело так непривычно, все было разрушено, кругом одни развалины. И тут какая-то женщина взяла меня с собой в туннель.

— А почему ты не осталась дома? — спросил он ворчливо и неприязненно.

— Мы работали до последнего дня, выпускали аппаратуру для авиации, военную продукцию. А потом выключили ток, и пришли эсэсовцы.

Он поднял голову.

— Эсэсовцы?

— Да, и они отдали приказ защищать завод, никто не смел ни выйти, ни войти. Мужчины и мальчики получили оружие, а мы, женщины, должны были таскать воду и перевязывать раненых. И тоже стрелять.

— Значит, ты принимала участие в бою.

— Ну, до этого дело не дошло. Нам ведь было безразлично. Возможно, я и стреляла бы. Эсэсовцы сказали, что мы все погибнем и что мы должны как можно дороже продать свою жизнь, потому что нас, женщин, сначала изнасилуют. И не один, а многие, — она всхлипнула, охваченная воспоминаниями.

Радлову хотелось ее утешить, но он не знал, что сказать. Ему было жаль девушку. В конце концов он произнес:

— Лучше бы ты осталась у матери.

— Мама умерла. У нас была квартира на Франкфуртераллее. Дом разбомбило. Отец пропал без вести. Вот я и жила у бабушки. У нее есть маленький садовый участок и домик из двух комнат.

Они помолчали. Но Урсула долго не выдержала, переживания последних дней мучали ее, ей хотелось выговориться, чтобы преодолеть свой страх.

— Бабушка считает, — начала она снова, — что русские ничего с ней не сделают. Знаешь, она совсем старенькая, полуслепая. «Я выйду к ним с хлебом и солью, — говорила она, — это они наверняка поймут». Надо тебе сказать, что бабушка очень набожна. А ты веришь в бога?

— Нет.

— И я не верю.

Девушка смолкла, но тут же, словно ее кто-то подгонял, заговорила снова:

— Когда русские были уже недалеко, эсэсовцы начали отходить. А нас они оставили. Но мы все бросились врассыпную. И знаешь, что они, эти эсэсовцы, говорили перед уходом, знаешь?

— Тсс. Не так громко. Откуда же мне знать?