Украденная юность

А в баре все так же надрывались патефоны, потные руки искали грудь девушек, одна из телефонисток, безобразно напившись, отплясывала на столе. На пол летели бутылки, хрустели под ногами осколки, пляска на столе закончилась истерическим припадком. Девушка сорвала с себя одежду. Отовсюду понеслись вопли и крики. Совсем обезумев, сползла она со стола в объятия какого-то оберштурмфюрера, который уволок ее в угол.

Брандт отвернулся, и его взгляд остановился на молодом долговязом пареньке. На детском молочно-розовом лице глупо таращились пьяные глаза. Что-то бормоча про себя, мальчик неожиданно выхватил пистолет и приставил его к виску. Дикий шум разыгравшейся оргии заглушил выстрел, осевшее на сторону тело свалилось со стула, и никто не обратил на него внимания…

Истерия, пляска мертвецов… Вот он, конец!

Никто не прислушивался к шороху оползающей земли за обшивкой стен, к дробному стуку щебня и гальки, к буре рвущихся снарядов и бомб.

Дух уничтожения и катастрофы царил на улицах.

А полевая жандармерия все еще вытаскивала дезертиров из щелей и подвалов. Кому везло, того не расстреливали на месте, а гнали под огонь противника. Потсдамская площадь превратилась в груду развалин, красные и белые звезды осветительных ракет рассыпались над станцией метро «Анхальтер» и ярко освещали вокзальное убежище. Оно уже было в руках Красной Армии, эсэсовские части, занимавшие последний оборонительный пояс вокруг Вильгельмплац, оставив убежище, станцию метро и отель «Эксельсиор», отошли. Войска маршала Жукова продвигались вперед и гнали немцев по Шлоссбрюкке и Унтер-ден-Линден. Эта широкая нарядная улица была завалена трупами солдат, павшими лошадьми, обломками орудий, сгоревшими танками… Вильгельмплац, Фоссштрассе, старую и новую рейхсканцелярию окутал густой дым… В центре города отдельные группы солдат еще пытались сопротивляться, но они уже давно потеряли связь друг с другом. Немецкая армия растаяла, остался один-единственный батальон на Вильгельмплац. Этот батальон был последней надеждой подземных пленников, последней соломинкой, за которую хватался и Брандт.

В двадцать один ноль ноль армия получила приказ: все оставшиеся танки стянуть к убежищу, всем находящимся в убежище под командованием Бормана и под прикрытием батальона на Вильгельмплац сделать попытку прорваться.

Пьяный гомон постепенно смолкал, тех, кто никак не мог уняться, утихомирили трезвые. Одни не держались на ногах, другие опали в креслах, но все-таки нашлась горсточка эсэсовских офицеров, готовых в качестве статистов принять участие в последнем действии этой трагедии.

Брандт лихорадочно стал собирать вещи, без разбора кидая в рюкзак, что попадалось под руку, потом все опять вытащил и, придя в себя, начал спокойно рассуждать. «Штатская одежда, туфли и продукты — вот основное, что мне нужно, — решил он, — прежде всего рюкзак не должен быть тяжелым, мне придется долго идти!» Губертус взвесил рюкзак в руке. Можно выходить. Огневого шквала он уже не боялся, все казалось ему лучше бесплодного ожидания. «Прорвутся не все, — думал он, — но ведь и я могу попасть в число тех, кому повезет».

Горстка обреченных собралась у выхода в бывший сад рейхсканцелярии. Теперь его буквально перепахали снаряды. Борман укрылся в одной из ниш в стене и обсуждал что-то с эсэсовским бригадефюрером. Ему приходилось кричать, чтобы тот его понял. А бригадефюрер, стараясь перекричать шум, передавал приказы Бормана дальше. В перерывах между залпами до Брандта доносились обрывки этих распоряжений: «Идти по подвалам и туннелям… станция «Вильгельмплац»… по путям до Фридрихштрассе… Боевая группа Монке… Переход по мосту Вейдендам… Станция «Лертер»… Встреча на главной квартире в Плёне. Выступаа-ать!»

VI

Кто-то молился: «Отче наш, иже еси на небеси… Избави нас от лукавого… яко твое есть царствие, и сила и…» Голос оборвался. Какая-то женщина то кричала, резко, с взвизгиванием, то хохотала злым безумным смехом. Кто-то с отчаянием взывал:

— Огня, ради господа, неужели ни у кого нет огня…

Радлов не различал людей, он только слышал их голоса и чувствовал, что, ища спасения, они инстинктивно льнут друг к другу. Все кругом было погружено во мрак, и никто не видел, откуда хлынула вода.

Вода! Вначале она шумела где-то вдали, не поймешь где, от этого шума Радлов и проснулся. «Сколько же я спал? — подумал он. — Верно, часа три-четыре». На самом деле он проспал целых тридцать шесть часов. Теперь Радлов снова вспомнил свой последний разговор с Брандтом, усталость, внезапно охватившую его, и приказ, который он получил от Брандта. Когда он вернулся к разбитым колоннам рейхсканцелярии, машины уже не было, он перешел большую просторную площадь и, пошатываясь, двинулся дальше, хотя его и одолевал сон.

Черная пасть с огромным перекошенным «М» поглотила Радлова, внизу он побрел по туннелю, спотыкаясь о щебень и рельсы, толкая людей с мешками, чемоданами и детскими колясками, наконец свалился в каком-то углу и, скрючившись, заснул там. А потом показалась вода.