Павел поднялся со шконки, подошел к окну, сделанному под потолком. И решетка там, и так называемые реснички, через которые свет в камеру едва проникает. Через такое окно далеко не глянешь, но Павел зубами бы выгрыз чертовы жалюзи, лишь бы увидеть Зою. Если бы окно выходило на площадь перед главным входом… В СИЗО были камеры, из которых можно увидеть Зою, их всего несколько, но все они для обычных уголовников. А Павел входил в категорию «бывших сотрудников», ему в эти камеры путь заказан. Даже если бы он очень хорошо попросил, его бы все равно туда не определили. Хотя бы потому, что эти камеры для подследственных, а он уже осужден.
Он скривил губы, представляя, как арестанты пялятся на Зою, выплескивая на нее свои грязные мысли. Даже если она действительно станет для них иконой, то это не защитит ее от беды. Для уголовников нет ничего святого, крадут же они обычные иконы из храмов. И Зою могут выкрасть. Выйдет на свободу какой-нибудь урод, похитит ее и осуществит свою гнусную мечту. Может, все-таки поговорить с Леней, пусть он поможет определить Зою в психиатрическую лечебницу? Лучше уж там, чем где-нибудь в бандитском притоне…
– Да не переживай, брат, – сказал Саша. – Зою твою никто не тронет…
Павел озадаченно посмотрел на него. Неужели он озвучил свои тревоги или Саша просто смог прочесть его мысли?
– Ублюдков много, но они все жить хотят. Ты же не просто так здесь… – усмехнулся Букатов. – Все знают, что ты за свою Зою убьешь.
Павел глянул на него тяжело, исподлобья. Он ничуть не раскаивался в содеянном, но повторять пройденное не хотел. И не очередного срока он боялся, а нового унижения для Зои. Она и без того чересчур много перенесла. А что ее ждет впереди? Она тронулась умом, ей снова угрожает опасность, а он ничем не может ей помочь.
Он вернулся к своей шконке, сел и опустил голову, обхватив ее руками. Как бы самому не сойти с ума от отчаяния. Он бы с удовольствием, если бы знать, что их с Зоей определят в одну лечебницу. Но этого точно не будет. И нельзя ему сходить с ума. Никак нельзя. Он просто обязан вернуться к Зое. И разбиться в кровь, чтобы сделать ее самой счастливой женщиной на свете.
Часть вторая
Глава 10
Апелляцию не отклонили, реальный срок на условный не изменили, но скостили целых три года. И лагерная администрация пошла Павлу навстречу, сбавив еще столько же. Ходатайства в суд об условно-досрочном освобождении заворачивались сразу же, и так Павел отсидел все одиннадцать лет. Администрация закрыла глаза на попытку побега, который он предпринял, едва только прибыл в зону. Подвернулась возможность, и он воспользовался ею, жаль, неудачно. Три года за попытку побега ему не накинули, но мотать пришлось от «звонка до звонка».
Одиннадцать лет… Одиннадцать лет плюс целая вечность, на которую растянулся последний день в зоне. Павел всерьез думал, что этот день не закончится никогда. Но вот он на свободе, на пятачке перед воротами ада, который наконец-то выпустил его из своих объятий. Жил он в зоне нормально, в обиду себя не давал, но все одиннадцать лет варился на медленном огне. На очень-очень медленном огне. В кипящей смоле времени.
Ад позади, впереди только смутное предчувствие рая. Зоя все еще ждет его. За одиннадцать лет она ни разу не написала ему и на долгосрочное свидание не приезжала. Объяснялось это тем, что Зоя ушла в себя и любой контакт с ним мог вывести ее из этого состояния тупикового, но все-таки равновесия. Сам лечащий врач не рекомендовал ее трогать… Зоя ушла в себя, но при этом она не в себе, такой вот совсем не смешной каламбур. Возможно, она и вовсе забыла Павла. Но главное, с ней все в порядке. Перед зданием городской тюрьмы она давно уже не маячит, бандиты ее больше не трогали. Да, Зоя относительно в порядке. Очень относительно…
Перед контрольно-пропускным пунктом стояли машины, прохаживались в ожидании люди – картина, в общем-то, для обычного человека ничем не примечательная. Но для Павла это был целый мир, освященный чувством свободы. Но из этого мира хотелось как можно скорее исчезнуть.
Из новенькой «Тойоты» с левым рулем вышел высокий худощавый парень, черты лица которого показались Павлу знакомыми. Выражение усталое, но движения бодрые, чувствовалась заряженность на долгое напряженное действие. Павел насторожился, глядя на него.
– Вы Пашка? – спросил он и улыбнулся.
И эта улыбка сделала его таким похожим на паренька, который когда-то выглядывал из-под руки своей матери. И кричал: «Пашка!» Если Павел не ошибался, перед ним стоял родной брат Зои.
– Семен?
– Узнали?
В зоне Павел не отличался многословностью, на такой, в общем-то, риторический вопрос он мог ответить только взглядом, а то и вовсе безразличием. А сейчас язык вдруг развязался. Тем более что в этом парне он увидел родную душу, даже не привет, а руку из прошлого, которая могла или даже должна была перенести его в настоящее.
– А ты меня?
– Ну не скажу, что ты сильно изменился. – Семен перешел на «ты» с заметным усилием. – Но повзрослел.