Украденная память

Катя всегда знала, что Антон к ней неравнодушен. Чувствовала, да и Костя постоянно подтрунивал над ней по этому поводу. А потом между неразлучными друзьями что-то произошло. Что? Катя никогда не спрашивала, считала, что не имеет на это права. Просто однажды Костя вернулся домой и запретил произносить имя Антона. Она и не произносила. Забыла, выкинула Молчанова из головы. Это оказалось совсем несложно. Ведь все клеточки ее тела были заполнены одним человеком – Костей. Она надеялась сберечь это состояние навсегда. И до встречи с Антоном ей это с легкостью удавалось.

Внезапно зажглась рампа. Замигали, заморгали софиты. Значит, на работу пришли осветители. Театр просыпался.

В гримерном цеху пока было пусто. Катя включила электрическую плитку, уложила на конфорку железные щипцы для завивки волос. Каламио – так называли древние египтяне стержни для закручивания локонов. А специально обученные рабы, создававшие замысловатые прически своим господам, получили имя – каламистры. Кате очень нравилось слово «ка-ламистр». Созвучно с магистром.

– Уф, ну и погодка сегодня, прости меня, господи! Дождь со снегом так и хлещет! – В дверях, сильно хромая и опираясь на трость, появилась Ржевская. Она стряхнула с вязаного берета капли воды. Резко запахло мокрой шерстью.

– Так ведь конец октября, Мабель Павловна, что ж вы хотите, – резонно заметила Катя.

– Да уж, ждать милостей от природы не приходится... Нога сильно болит, – пожаловалась Ржевская.

В молодости Мабель Ржевская была балериной. По окончании хореографического училища ее приняли в труппу Большого театра, и спустя пару сезонов она выбилась в примы. Говорили, что у нее очень хорошие перспективы, сама Гельцер – царица московской сцены – прочила юной Мабель большое будущее. Но однажды, во время генерального прогона балета Адана «Жизель», в котором Ржевская исполняла ведущую партию, Ма-бель упала. То ли оступилась, то ли кто-то толкнул. Ржевская настаивала на версии «толкнул», намекая на причастность к этому событию своей соперницы – ныне прославленной народной артистки. Упала Ржевская так неудачно, что сломала правую ногу в пяти местах. На карьере балерины пришлось поставить крест, а нога так полностью и не восстановилась.

– Сегодня, Катюша, за двоих работаешь. Агафонова с подоконника грохнулась. Хорошо, не на улицу. Ну, скажи, нормальный человек? В такую погоду окна мыть? – развела руками Мабель Павловна.

– «А Ленин вдруг в окно заглянет? А все вопросы решены?» – расхохоталась Катя. Вспомнились вызубренные в детстве строки из стихотворения Леонида Мартынова.

Света Агафонова в театре получила прозвище «33 несчастья». С ней вечно что-нибудь случалось. Она постоянно падала с лестниц, проваливалась в канализационные люки, застревала в лифтах. Один раз на нее даже напал сексуальный маньяк. Очевидно, не разглядел в темноте – Агафонова была фантастически, катастрофически косая. Как однажды пошутил Фоменко: «Ее прекрасные глаза с нежностью смотрели друг на друга».

К началу спектакля Катя еле держалась на ногах – видимо, не до конца еще оправилась после болезни. Да и работать пришлось не за двоих, а за троих – Ма-бель явно была не в форме.

Без десяти семь она без сил рухнула на стул. Но не успела глотнуть чаю, как из коридора донесся истошный визг:

– Гримеры! Кто-нибудь наклеит мне ресницы?

– Бондаренко... Беги скорее, – перепугалась Ржевская. Она заведовала гримерным цехом, и вся ответственность лежала на ней. – Потом чай допьешь.

Глава 8

Антон водрузил нарезанный хлеб на стол и с облегчением вздохнул. Вроде бы все... Через полчаса начиналась прямая трансляция футбольного матча на первенство России. По этому поводу Молчанов закупил ящик «Клинского», нажарил картошки, толстыми ломтями накромсал докторскую колбасу.

Он ждал в гости Бориса Варламова.

Браун вертелся под ногами и нетерпеливо повизгивал.

– Уйди! – проворчал Антон.

Зверски хотелось есть. Молчанов с тоской посмотрел на горку дымящейся, с золотистой корочкой, картошки, на розовые куски колбасы, покрывшиеся томной испариной, на блестящие бока пузатых помидоров. Избыток пищи мешает тонкости ума, – напомнил он сам себе и сглотнул слюну. Откупорил пиво, выпил сразу полбутылки. В голове стремительно зашумело.

Наконец явился Варламов. Извлек из-за пазухи запотевший сосуд кристалловской водки.

– Да я целый ящик пива взял, – растерянно пробормотал Антон.

– Отлично! Большой живот не от пива, а для пива! – загоготал Варламов и хлопнул себя по выпирающему пузу. – Алкоголь в малых дозах безвреден в любых количествах, запомни это, друг мой.

Спустя час стало ясно, что матч не удался.

– Ну же, ну! Давайте, ребятки! – Борька в отчаянии стучал кулаком по столу, в надежде растормошить футболистов. Но «ребятки» неторопливо перемещались по полю, с трудом скрывая зевоту. Водка незаметно подошла к концу. И хотя Антон старался пропускать, пить через одну, все равно изрядно набрался.