Украденное счастье

Вскоре началась перестройка, но первое время никто из простых людей еще не разобрался, что это такое и с чем едят. Разве что стало больше разговоров, статьи в газетах и передачи по телевизору и радио сделались чуть смелее. То тут, то там было слышно, что такому-то и такому-то разрешили выезд за границу. Владимир сам не знал, как относиться к такому явлению, как эмиграция. Да, он любил свою родину, несмотря на весь царящий здесь коммунистический маразм (теперь уже об этом можно было говорить почти открыто). И в то же время что плохого, если человек хочет быть там, где ему хорошо? Да ничего, ровным счетом ничего плохого. Вот мама говорит: «Люди, язык, книги». Но люди везде одинаковые. А книги можно и с собой взять…

Однажды ранним утром, когда они с матерью пили чай перед работой, явилась почтальонша и принесла заказное письмо. Раньше они никогда не получали заказных писем. Тем более в заграничном конверте непривычной формы, с иностранными марками. Перед их адресом, аккуратно написанным печатными буквами, — именно перед, по-западному, а не после, как в СССР, — значилось: «Натали и Владимир Яковлевский». Обратный адрес был написан по-немецки: «Bern, Kramgasse». Имя отправителя — Дитер Алье — Владимиру ничего не говорило.

Зато оно, по-видимому, многое сказало его матери. Наталья Евгеньевна ахнула и побледнела. У нее так затряслись руки, что она даже не смогла вскрыть конверт.

Владимир вынул сложенный вчетверо белоснежный листок с еле заметным, точно водяные знаки, узором. Эта бумага даже пахла как-то по-особенному! Письмо оказалось на немецком, строки выглядели очень ровными, точно написанными по трафарету, — а может, так оно и было?

«Дорогие Натали и Владимир!

Пишет вам ваш двоюродный дядя и троюродный дед Дитер. Надеюсь, Натали, ты еще помнишь меня.

С огромной радостью я узнал о переменах, которые происходят в вашей стране. Теперь, когда «железный занавес» пал и вам разрешили общение с другими странами, я поспешил разыскать вас. Это было нелегко, если бы не помощь старых друзей и бывших коллег по Министерству иностранных дел, я бы не справился с этой задачей. Зато теперь я знаю, что ты жива и здорова, у тебя сын Владимир, который родился в 1962 году. Значит, сейчас ему двадцать шесть лет, если я ничего не перепутал.

К сожалению, это все, что я знаю. Был бы очень рад получить от вас письмо, где вы подробно рассказали бы о себе. Но еще больше я бы обрадовался, увидев вас в Берне. Я уже стар и очень одинок. Встреча с единственными родственниками стала бы огромным подарком для меня. Все хлопоты, в том числе и материальные, готов взять на себя. Сообщите о своем решении, и я немедленно займусь оформлением документов.

Какое счастье, что я разыскал вас! Благодарю за это Бога денно и нощно.

Ваш Дитер.

2 декабря 1988 года».

Некоторое время мать и сын молчали. Просто сидели" напротив друг друга за столом, а на ветхой клеенке между ними белело письмо из Швейцарии.

— Это ведь тот самый дядя, о котором ты говорила, да? — спросил, наконец, Владимир. — Кузен твоего отца, который помог вам в начале войны перебраться из Франции в нейтральный Берн?

Наталья кивнула:

— Да, это он. Не думала, что он еще жив… Хотя, когда мы уезжали, ему не было еще и пятидесяти, значит, сейчас лишь слегка за восемьдесят.

— И что, у него не было ни детей, ни жены?

— Тогда не было. Он ведь всю жизнь был влюблен в мою мать, много раз делал ей предложение. Но она хранила верность памяти отца… Получается, что и после нашего отъезда дядя Дитер так и не женился.

— Мама, — Владимир взял ее ладонь над столом и тихонько сжал ее, — но мы ведь не откажемся от его предложения, правда? Такой шанс бывает один раз в жизни, его нельзя упускать!

— Я не знаю, Володя. — Наталья Евгеньевна осторожно высвободила руку. — Все так сложно… Скорее всего, тебе не разрешат ехать. Не так уж сильно у нас тут все изменилось, как это кажется…

— Но попробовать-то надо! — Его глаза загорелись. — Значит, так: сейчас пишем дяде Дитеру ответ, потом помчимся в ОВИР, узнаем, какие нужны документы…

— Помчишься, — с грустной улыбкой поправила она.

— Хорошо, — с готовностью согласился сын. — Я все разузнаю сам. А потом мы…

— Не мы, а ты, Володя. Я никуда не поеду.

— Как? Почему? Такая возможность…

— В том числе и потому, что у тебя одного будет больше шансов уехать.

— Но, мама…

— И все, хватит об этом. У тебя есть четверть часа на то, чтобы написать ответ на письмо. Если успеешь за это время, я смогу по дороге на работу зайти на почту и отправить.