Украденное счастье

Она пошла вперед, я – за ней. Мы спустились по лестнице, Ольга Павловна включила свет. Я ойкнула от восхищения. Зеркала, занимавшие целую стену просторного зала, множили огоньки двух раскидистых люстр.

– Разувайся, – бросила Ольга Павловна, кладя младенца в корзину на полу.

Непослушными от волнения руками я расшнуровала видавшие виды ботинки, позаимствованные у подросшего сына соседки.

– Встань сюда, – произнесла она, когда я справилась, наконец, с обувью и повесила на крючок куртку.

Я встала, стараясь не глядеть на себя в зеркало.

– Смотри, это – первая позиция, – она расставила носки обутых в пуанты ног в стороны.

Так мы начали заниматься, каждый день я после школы неслась к уже знакомой калитке, распахивала дверь. Ольга Павловна встречала меня всегда одинаково:

– А, пришла, – словно сомневалась, приду ли.

Ее дочка, Настенька, постепенно вырастала из пеленок, теперь она комично ползала по полу, поджимая одну ногу и загребая другой. В перерывах я с удовольствием нянчилась с девочкой, радовалась ее заливистому смеху, с умилением изучала крошечные пальчики, розовые губки. Ольга казалась равнодушной к ребенку.

– Положи ее на пол, вставай, – командовала она. – Ну что за руки, висят, как плети.

После таких слов я не спала ночами, боялась, что Ольга Павловна прекратит со мной заниматься. «Зачем я ей нужна, такая неуклюжая?» – вопрошала я, и отрабатывала позиции до ломоты в пальцах ног. Спустя несколько месяцев мать взбунтовалась:

– Все у Жерди пропадаешь? А помогать кто будет? Совсем дорогу домой забыла?

И я пропускала занятия, рыдала по ночам в подушку, но ослушаться мать не смела. Когда я явилась к Ольге Павловне после нескольких дней отсутствия, она посмотрела на меня внимательно, но ничего не сказала. А когда я уже уходила, обронила:

– Пусть мать завтра зайдет.

У меня в душе расцвела надежда, что Ольга Павловна – фея, стоит ей взмахнуть волшебной палочкой, и проблема решится сама собой. Так и вышло. Она договорилась с матерью, и я стала нянчить Настеньку. Моему счастью не было предела. После занятий я с удовольствием сидела с девочкой. Она была не ребенком, ангелочком. Почти никогда не плакала, капризничала – редко. Ольга Павловна стала моим кумиром, я старалась подражать ей во всем.

– Любишь читать? – как-то спросила она.

Конечно же, я не любила. Чтение было тяжкой повинностью в школе. Но, уходя из директорского дома, я нашла у порога оставленный для меня томик стихов Бунина, позже – «Анну Каренину», произведения других классиков, не только русских.

– Это нам не нужно, можешь забрать, – роняла Ольга Павловна, и я спешила домой с пакетом чудесных вещей, почти новых.

Мать успокоилась, радовалась подаркам и забирала заработанные деньги. Я стала читать, много, запоем. Яд слов проник в кровь, отравил существование. Я узнала, что бывает другая жизнь, не такая, как у меня, матери, Таньки, старшей сестры, соседок. Узнала, что мир не ограничивается нашим городишкой. Нет, на географии нас учили, что есть разные страны, другие, большие города. Но одно дело – сухие, нудные уроки, и совсем другое – побывать самой в другой стране, а то и в другой эпохе, прогуляться по звенящим фонтанами паркам, примерить бальное платье и кружить головы кавалерам на балах. Свою страсть я тщательно скрывала дома, читала украдкой, прятала книги. Инстинктивно чувствовала – родители не одобрят.

Приближалось восьмое марта. Я мечтала преподнести Ольге Павловне цветы, три месяца утаивала деньги с каждой получки, чтобы мать не заподозрила.

И вот я лечу на крыльях обожания, преклонения, любви, наконец, бережно прижимая огромный букет хризантем.

– Никак к Жерди собралась? – мой полет оборвал Мишка Пустозвонов, огромный второгодник, преградив мне путь. Он отвратительно скалился и громко чавкал, пережевывая жвачку.

Нас обступили его дружки.

– Дай сюда, – Мишка вырвал у меня из рук букет, бросил под ноги и растоптал. Все громко заржали. У меня на глазах выступили слезы, я бросилась на Мишку. У него не было шансов. Он был в разы крупнее, я – проворнее и злее, он – оборонялся, я билась на смерть. Шипела, извивалась, как разъяренная кошка, вцепилась ногтями в его отвратительную рожу, царапалась, кусалась, выкрикивала оскорбления.

– Да оторвите же ее от меня, – возопил Мишка, дружки бросились ему на помощь.

– Больная, – он покрутил пальцем у виска, по его ошарашенной физиономии стекала кровь.