Украденные мощи. Афонские рассказы

Во время своего послушничества он пытался смирить свой гордый ум изо всех сил, но все закончилось очень плачевно.

— Может быть, я, неученый крестьянин, был слишком строг с ним? Кто знает, за кем основная вина — за нерадивым послушником или за чересчур строгим старцем?

Геронта сердечно мучился и винил себя за то, что произошло. Когда он увидел плачущего Калинника с фотографией его красавицы-матери, не сомневаясь ни секунды, вырвал это дьявольское наваждение из его дрожащих рук и гневно разорвал карточку, почувствовав пальцами слезы плотской привязанности, затем поставил его на поклоны и лишил вечерней трапезы. Ему казалось, что он вырывает сына из лап самого дьявола, но, быть может, это дьявол таким образом вырвал чадо из чрезмерно тесных объятий старца. Через неделю Калинник ушел.

Лаврские старцы не одобрили поступка неопытного монаха, увидав в нем непослушание, но ведь так много заброшенных келий, и все они нуждаются в восстановлении. Да и сам геронта Иосиф имел нехорошую славу простеца и ворчуна почем зря. По этим причинам Калинник нашел понимание и получил большую келью Двенадцати апостолов, завез с Салоников мудреные станки и занялся гравировкой. Это рукоделие давало хороший доход, и молодой пустынножитель мог бы уделять много времени молитве. Но, как злословили его приятели монахи, Калиннику больше нравилось в свободное время смотреть в подзорную трубу, как вдоль горы плавают по морю рыбацкие катера и прогулочные корабли. Затем он все чаще стал посещать Афины, якобы по делам, навещая свою больную раком мать. Через год самостоятельной жизни он повесил схиму на крючок в алтаре своего храма и уехал в мир, никому ничего не сказав. Еще через полгода келью Двенадцати апостолов опечатали, и до сих пор в ней никто не живет.

Печальные раздумья старца прервал осторожный стук в ворота.

— Никос, кто там стучит? Пойди, открой скорее!

Послушник медленно, словно нехотя, оставил свою работу в саду и пошел открывать дверь. Геронте показалось, что он ползет, как улитка в своей ракушке, — под бременем своего самолюбия и в раковине самомнения, скользкий в своем непослушании. Что ж, старцу уже не хотелось подгонять его. Однажды Никос так ответил ему на очередное замечание:

— Что ты меня дергаешь, геронта, я же тебе не мул.

В свое время Яннис столько перенес от своего старца бесчестий и укоризн, сколько не перенесет никакой мул. Сколько дров в их огромном покосившемся дровянике, столько раз он получал несправедливые выговоры и даже удары палкой. Он бежал со всей прыти, когда старый геронта приказывал ему что-нибудь сделать. Однажды старец дал ему послушание выкопать канаву, затем основательно выбранил его за нерадение и велел обратно ее засыпать. Яннис даже радовался, что старец его так испытывает, словно в древних патериках. Попробуй повторить это сегодня, вмиг растеряешь свою братию.

Никос, наконец, доплелся до места, отворил скрипучую дверь и что-то довольно многословно объяснил посетителю, поставив точку в своем монологе запертыми вратами. Он вернулся в сад опылять черешню, игнорируя строгий взгляд старца. Геронта вошел следом в ухоженный сад и, пытаясь сдержать гнев, — как-никак он сегодня приобщился Божественного Тела и Крови Христовой, — спросил у послушника:

— Никос, кто это был?

— Какой-то паломник хотел с тобой поговорить.

— Что же ты отправил его, глупец? Разве я повелел тебе это? Ты желаешь выполнять только свою волю, с какой же целью ты пришел сюда?

— А разве ты сам не говорил мне, что не хочешь никого видеть? Ты велишь то одно, то другое! Как могу я, геронта, исполнять твои противоречивые приказы?

Никос вспыхнул обидой и раздражением. Это раздражение, словно отравленная пуля, поразило сердце геронты Иосифа, залило его желчью и болью. Но почему он должен брать всю эту боль на себя, неужели послушник даже немного не хочет поработать над собой? Или он настолько немощен и слаб и не может потерпеть даже самую малость? Господь, конечно, велел носить немощи друг друга, но существует же монашеская традиция, а здесь все перевернуто с ног на голову.

Геронта возмутился духом, вспомнил прежние времена и рассудил так, что все же он еще старец кельи и не должен позволять своим послушникам многое. А они подчас позволяли себе уже открытое неповиновение, что есть дерзость — начало всякого зла.

— Иди и догони этого человека, Никос! — геронта Иосиф решил настоять на своем, пусть даже послушник смертельно обидится, как Калинник. Если он и дальше начнет потворствовать страстям младшей братии, потеряет свой и без того пошатнувшийся авторитет; но не это главное — он окончательно расслабит и испортит вверенное ему Матерью Божией стадо. Геронта встал, покачнувшись от усталости, и резко махнул на непослушного Никоса деревянным посохом.

— Иди и верни его, во что бы то ни стало, а то выгоню тебя, небрежную и неблагодарную скотину, вон из моей кельи! Пошел быстро, и если не вернешь его, можешь сам не приходить обратно и искать себе другое место! Я уже устал от твоих выходок.