В эту минуту ему больше всего на свете хотелось убежать. Убежать и похитить Наташу. Но она никогда не согласиться поехать с ним. Она вообще вряд ли захочет видеть его после сегодняшней ночи. Ее подозрение на рак не подтвердилось, она больше не его пациентка. Их ничего не связывает, и не будет связывать… Может быть, это к лучшему. Ведь с Люсей их связывало огромное количество вещей, но от этого они не стали счастливее. Напротив, только возненавидели друг друга как соседи по тюремной камере.
Милу совсем не волновало, где пропадает Андрей. Ее мысли были слишком далеки от него, вместе со всеми его любовницами вместе взятыми. Пол ночи она бродила по квартире, курила на кухне, открыв форточку, пыталась уснуть, хваталась за книги и тут же бросала их.
Небо уже начало светлеть, когда она хоть ненадолго забылась коротким беспокойным сном. Проснулась она с чувством тепла и света, но никак не могла вспомнить, что видела во сне.
Под открытой форточкой образовалась лужа — растаял снег, наметенный метелью. Весь мир за окном, под белым покровом, казался умиротворенным и спящим. Спокойствие разлилось в прозрачном воздухе и только в душе девушки бушевала буря.
Она думала об Илье и своих совершенно некстати возникнувших чувствах к нему. Впрочем, все было логично: от этого человека она видела только хорошее, у него же искала утешение и лекарство для обид, нанесенных Андреем.
До той ночи, когда она напилась, она боялась даже задумываться о собственном отношении к Илье. Но теперь все само собой всплыло на поверхность. Прятаться и убегать было бессмысленно, обманывать себя тоже. Мила с горечью была вынуждена признаться себе, что как-то так вышло, что она любит Илью. Всю ночь она мучительно пыталась сообразить, что же делать.
Вариантов у девушки было не много, и все они грозили ей весьма печальным концом. В лучшем случае она должна была рассказать Андрею, чтобы не преумножать ложь, поселившуюся между ними. В худшем — постараться изо всех сил убить свое только зародившееся, чистое и прекрасное чувство. Но Мила знать не знала, как это — убивать любовь, прежде ей не приходилось заниматься подобными вещами.
Она убрала постель и вернулась на кухню, борясь с сильным искушением снова закурить, впрочем — судьба сама помогла ей справиться с собой: за ночь пачка опустела.
Над городом поднималось тусклое зимнее солнце, напоминавшее сияющий белый ледяной шар. Даже лучи его казались сейчас особенно холодными.
Миле было зябко, горячий чай и теплый свитер не спасали ее. Она испытывала холод иного рода, исходивший изнутри, и лекарство от него было ей неведомо.
«В чужих объятиях согреться» — насмешливо сказал голос в ее голове, очень сильно напоминавший Елену Ивановну, — «чуть-чуть приласкали и ты уже на все готова!»
— Шлюха, — бросила сама себе Мила и тут же испугалась того, что, даже находясь где-то далеко, мать все равно словно незримо присутствовала рядом с ней со своими уколами и насмешками. А что сказала бы она? Да она бы была просто в восторге!
«Ты все выдумала себе, это не любовь» — что-то в этом духе. Или «Одумайся, у тебя же дочь. Девочке нужна нормальная семья». Или «Кем вырастет Катя, если ты будешь по мужикам пропадать». Все фразы и реакции Елены Ивановны были вполне угадываемыми.
Милу душили слезы, хотя глаза ее оставались сухими после бессонной ночи.
Она понимала, что новые обстоятельства сделают ее жизнь еще хуже, еще хуже, еще невыносимее. Прежде она была просто обманутой женщиной, женой, смирившейся с изменой мужа, чувства к которому у нее уже тоже порядочно остыли. Теперь дела обстояли намного печальнее, потому что в ее душе жила отчаянная, но безответная любовь. Она не сможет уйти из семьи, потому что не может бросить Катю. Она будет улыбаться дочери и неверному Андрею, прощая ему обманы, терпеть насмешки и упреки матери, и при этом продолжать любить Илью, ненавидя саму себя за это. Она вынуждена будет смотреть, как он женится, в чем у Милы не было сомнений, оставаясь его другом.
Выхода нет. И не будет никогда. Она замурована в четырех стенах, она сама упекла себя туда! Она ведь сама привязала себя к Андрею, привязала его к себе! Она же так хотела этого…
Девушка без сил осела на стул. Она больше не могла сдерживать рыданий. Вот тут то появился Андрей.
Он неслышно зашел на кухню и сел на стул напротив, соблюдая дистанцию, как будто боясь прикоснуться к жене.
Долгое время он молчал, а Мила плакала. Потом девушка перестала, вытерла слезы рукавами растянутого серого свитера и посмотрела на него.
— Ты был у своей… — совершенно без эмоций спросила она.
— Да, — обреченно признался мужчина.
Мила закивала и отвернулась в сторону.
— Понятно.
Андрей с грустью и нежностью вглядывался в лицо этой женщины, которую он когда-то любил. Все в ней было таким родным — и эти вечно растрепанные волосы, не знавшие парикмахера, и редкая россыпь веснушек на щеках, и припухшие после слез губы и покрасневшие глаза удивительного ярко зеленого цвета.
Куда ушло все то прекрасное, что было между ними? Почему осталась только горечь сожалений.