Украденный голос. Гиляровский и Шаляпин

–  Ботаник… Итак, что мы видим? Некто, несомненно, образованный медик, очень экономно вскрывает гортань и удаляет большую часть правой голосовой связки. Зачем?

–  Зачем?

–  Это странно. С полной определенностью я мог бы ответить на этот вопрос, имей я вырезанную часть мышцы. Такие резекции делают при раковой опухоли, когда одна из связок повреждена. Но эти операции производятся редко – увы, современная наука не всегда может различить обыкновенный ларингит, который можно вылечить медикаментозно, и раннюю стадию опухоли, когда ее удаление еще может как-то помочь больному.

–  Так, значит, у него была опухоль?

–  Возможно, – кивнул головой Зиновьев. – Я знаете, не специалист в этой области. Минутку!

Он встал и вынул две книги из шкафа. Энергично пролистав страницы, доктор недолго читал свой справочный материал, потом захлопнул книгу и взялся за вторую.

–  Странно, – сказал он наконец. – Оба автора в голос утверждают, что опухоль гортани, как правило, поражает людей во взрослом возрасте. А у нас – почти ребенок. Лет шестнадцати.

Он снова погрузился в кресло, не обращая внимания на чай.

–  Доктор, – позвал я, отхлебнув из своего стакана. – А нить зачем?

–  Нить? – переспросил он рассеянно. – Ах, нить! Похоже, что он надеялся на регенерацию. Но это странный метод…

–  В чем странный?

–  Вы же видели – как иногда натягивают веревки и пускают по ним хмель или плющ.

–  Конечно.

–  Мне кажется, ваш хирург сшил края связки нитью, надеясь, что они начнут регенерировать, восстанавливаться. И что мышца по этой нити как по направляющей нарастет, образуя новую связку.

–  А это возможно?

–  Вряд ли. Есть, конечно, такая вещь, как нарастание грануляционной ткани…

–  Что это?

–  «Дикое мясо» – слышали? Иногда на месте ранки вдруг вырастает такая мясная шишка.

–  Да-да…

–  На самом деле это соединительная ткань – грануляционная. Но в нашем случае она появиться не может – речь идет о внутренних органах. Кроме того, грануляционная ткань совсем не может заменить мышцу: она – суть производное кровеносных сосудов, рыхлая поначалу. А с течением времени становится высохшей и неэластичной. Нет. Отбросим идею «дикого мяса». Ваш хирург надеялся на регенерацию мышцы, что странно, поскольку регенерирует кожа, волосы и ногти. А вот мышцы… Нет, никогда не слышал и нигде не читал.

Я допил свой стакан и поставил его на край – стола.

–  Хотите еще?

–  Нет, спасибо. Доктор, так, значит, это априори невозможный эксперимент?

Зиновьев пожал плечами:

–  В науке все возможно. Все наше столетие – сплошной прогресс в медицине. Правда, много и чепухи – как эти истории с туберкулином или летеоном. Но заявлять определенно, что регенерация человеческих мышц невозможна только потому, что до сих пор никто не смог ее добиться – нет, я не рискну. Тем более что…

Он вскочил и начал рыться в одном из ящиков своего стола. Потом достал тонкую папку и просмотрел газетные вырезки на иностранных языках.

–  Да… Похоже. Тут есть один немецкий врач, который предлагал в прошлом году испытать слабые электрические токи для стимулирования регенерации человеческих тканей. Если ваш хирург на деле применял электричество, то мы могли и не заметить ожогов от электродов, поскольку напряжение тока должно быть минимальным… Впрочем…

–  Доктор?

–  Я сомневаюсь, что он использовал эту технологию.

–  Почему?

–  Потому что это, – Зиновьев ткнул пальцем в вырезку, – газетный фельетон. Разгромный. Но написанный явно специалистом – я и вырезал его только потому, что тут много занятных, но чисто медицинских шуток, непонятных профанам.

Он сунул папку обратно в ящик стола и с грохотом задвинул его внутрь.

–  А скажите, Павел Семенович, – спросил я. – Мог бы этот самый врач не только провести операцию, но и зарезать мальчика?

–  Вы имеете в виду рану от ножа?

–  Да.

Зиновьев пожал плечами:

–  Удар нанесен точно. Но так же точно может нанести удар, например, мясник с бойни. Или военный. К тому же зачем было убивать пациента, на котором ты собрался провести эксперимент?

Я возразил:

–  Мальчик, похоже, сбежал от своего мучителя. И не собирался возвращаться обратно. Он мог опознать хирурга.

–  Пожалуй, – протянул патологоанатом, – пожалуй, в этом есть резон… Но, простите, я не могу поверить, чтобы хирург-экспериментатор, человек, похоже, незаурядного ума и большой аккуратности, вдруг опустился до убийства. Убийство – это для разбойников. Интеллигентный человек… Я не верю!

Я усмехнулся и встал. Сердечно попрощавшись и выразив всю степень своей благодарности за помощь, я покинул это печальное место торжества науки над безмолвной смертью.

5 Тайна рисунка