Украденный голос. Гиляровский и Шаляпин

Рот на лице рисунка был явной перевернутой дугой. Изображенный человек был злым.

–  Вот это – усы. Это понятно. Большие усы привлекают внимание, и ребенок должен был бы нарисовать их огромными, загнутыми кверху или книзу. Но тут усы есть – однако они небольшие, невыраженные. Бороды нет, иначе ее бы тоже нарисовали.

–  Так! – сказал Шаляпин. – А трость?

Я слушал с легким недоверием. Мне казалось, что по этому изображению даже профессиональный художник не смог бы сказать ничего определенного об изображенной фигуре, но Коровин легко опровергал мое сомнение.

–  Это точно трость, а не кнут, – продолжил Коровин и нарисовал кривую. – Кнут ребенок нарисовал бы так. И фигура держала бы его вверх. Кнут – это угроза. А это, – он ткнул карандашом в картонку, – определенно прямая палка с большим набалдашником – настолько большим, что автор нарисовал и его – видите этот кружок в растопыренных пальцах?

Шаляпин откинулся на спинку кресла и запахнул халат на своей груди.

–  Замечательно, Костя! – сказал он с энтузиазмом. – Жаль, что больше из этого рисунка ничего нельзя извлечь.

–  Почему? – спросил Коровин. – Есть и еще одна важная деталь!

Мы снова склонились над картонкой мальчика.

–  Обратите внимание на вторую руку, – сказал Коровин. – Что он держит в ней?

–  Держит? – переспросил я. – Мне-то кажется, что он сжал ее в кулак, как бы угрожая или собираясь ударить.

–  Я вообще ничего не понимаю, – добавил Шаляпин, – по-моему, тут он просто накалякал.

–  Э нет! – возразил художник. – Вот это – пальцы, а это – это чашка.

–  Чашка! – удивился Шаляпин.

–  Вот ручка, а вот сама чашка. Ее трудно увидеть, потому что автор явно не силен в изображении предметов. Но он старался, как мог.

–  Чашка! – сказал и я.

–  Да, странно, – кивнул Коровин.

–  Ну нет! – возразил я. – Вот уж здесь мне все понятно. Вспомните, Федор Иванович, о чем я вам рассказывал, когда вы водочку пили в «Каторге».

–  «Клубничка»! – воскликнул Шаляпин.

–  «Малинка», – поправил я его. – Определенно!

–  Так это не просто рисунок! – горячо сказал певец. – Это предупреждение остальным – берегитесь высокого человека с тростью и в цилиндре…

–  Потому что он опоит вас «малинкой», – закончил я за него. – Действительно, мальчик хотел предупредить своих товарищей.

–  Что за «малинка»? – спросил Коровин. Я рассказал ему о дьявольском напитке, которым бандиты опаивали несчастных новичков на Хитровке, чтобы потом ограбить их.

Через час, кутаясь в пальто, чтобы укрыться от холодного ветра, мы с Шаляпиным подъехали к громаде Бутырского тюремного замка. Еще год назад я познакомился на балу у генерал-губернатора Долгорукова с надзирателем Бутырки Виноградовым и получил тогда же от него приглашение посмотреть на быт заключенных, ежели у меня возникнет желание его описать в своих очерках. Однако до сих пор такого желания у меня не возникало – сам вид тюрьмы, с ее четырьмя большими приземистыми башнями, высокой стеной между ними и толстыми решетками на окнах, отбивал всякое желание входить внутрь. Как репортер, я предпочитал наблюдать человеческую судьбу в ее естественных, свободных условиях. А быт и нравы заключенных в тесные каменные камеры людей, живущих исключительно по тюремному сигналу, был мне не так интересен. Я вполне мог заменить эту экскурсию походом в зоопарк на Пресне! Остановившись у Пугачевской башни, названной так в честь самого знаменитого узника этой тюрьмы, я с дежурным солдатом послал свою визитку Виноградову, и скоро нас препроводили к нему в кабинет, с пустыми серыми стенами и большим, написанным в рост портретом императора над скромным старым столом.

–  Ба! Какие гости! – сказал седой сухопарый Виноградов, вставая из-за стола. – Господин Гиляровский! Господин Шаляпин!

Он был одет в партикулярное платье и слегка прихрамывал. Когда надзиратель подошел поближе, я почувствовал сильный гнилостный запах из его рта.

–  Вот уж – неожиданно! – Он довольно энергично потряс наши руки и жестом пригласил сесть на стулья перед его столом. – Простите, у меня кресел нет. Мне тут приходится встречаться с публикой куда как менее почтенной! Кофе? Чаю?

Мы вежливо отказались, и он снова сел на свое место за столом.

–  Чем обязан?

Мы с Шаляпиным переглянулись.

–  Видите ли, Иван Николаевич, – сказал я. – Мы хотели бы переговорить с одним из ваших – подопечных.

–  Вот как? Но у меня их тут много. С которым?

Я описал ему Блоху и дело, по которому тот – попал в Бутырку. Виноградов вызвал канцеляриста и затребовал дело заключенного. А потом снова повернулся к нам, с интересом глядя на Шаляпина.

–  Ну-с, для начала я обязан по долгу службы задать вам ряд вопросов. Я понимаю возможный интерес господина Гиляровского: оборванцы и каторжане – его обычные визави…

Он засмеялся. Я же сдержанно улыбнулся этой двусмысленной шуточке.

–  Но вы, Федор Иванович… Я, кстати, видел вас в «Псковитянке». И восхищен! Да-с! Восхищен, как и вся Москва, вместе с генерал-губернатором. Но вам-то что за дело до этого… заключенного Пестрякова по кличке Блоха.

–  Я… – промямлил Шаляпин, но тут мне удалось перехватить инициативу.