Украденный горизонт. Правда русской неволи

Совершенно не к месту крутанулась тогда в голове нелепая фантазия: вот бы взять пластиковую полуторалитровую бутылку, подержать её здесь несколько минут открытой, потом плотно завернуть крышку и открыть её уже на воле, в самой обычной квартире. Не было сомнения, что содержимое бутылки вовсе не поднимется вверх, а натужно, как перестоявшее тесто через край поползёт и медленно, но необратимо, начнёт завоёвывать всё свободное от предметов пространство квартиры, пожирая все имеющиеся в доме ароматы и запахи.

Каких-нибудь десять минут, и не останется здесь ни аппетитного духа свежеприготовленной пищи, ни привкуса одеколона, которым недавно пшикнул на себя хозяин после бритья, ни отзвука хрустящей бодрости стиранного белья, только что принесенного с балкона, ни кокетливого эха духов, что капнула на мочку уха хозяйка, уходившая на работу. Всё перечеркнёт, всё забьёт, всё переварит всепроникающий и всё подчиняющий тюремный смрад.

Смрад-захватчик. Смрад-оккупант. Смрад-агрессор.

И не найдётся в доме ни одного запаха, способный противостоять и сопротивляться этой вероломной экспансии.

Между прочим, над дверью той, самой первой его, тюремной хаты работал вентилятор.

«Работал» — сказано очень сильно, с великим преувеличением. Просто натужно передвигал свои лопасти по кругу. Было ясно: вентилятору просто не хватает сил промолоть пропеллером этот тяжелый и липкии, как мякиш тюремного хлеба, смрад, заменяющий здесь воздух. Собственно, что был в хате вентилятор, что не было — ничего не менялось.

И вывод напрашивался только один: дышать надо учиться заново, приспосабливая организм к этому коктейлю. Не было в таком выводе ни испуганного преувеличения, ни игривой аллегории.

Отсутствие нормального воздуха оценивалось как полноценная органическая составляющая понятия несвободы. Более того, казалось, что по-другому просто и быть не должно, не может быть, не бывает. Отсутствие воздуха — это из той же обоймы, что и ненавидящий тебя «мусор»-следователь, сфабриковавший твоё дело, презирающий тебя дежурный адвокат[27], действующий по указке того же «мусора», равнодушный прокурор, считающий твою судьбу вполне заслуженной тобой.

Позднее, немного освоившись, Серёга стал различать, точнее угадывать, некоторые составляющие диковинного коктейля, заменяющего в тюрьме воздух.

Конечно, здесь присутствовало что-то табачно-дымовое, по-другому и быть не могло: почти всё население хаты курило, и процесс этот не прекращался круглые сутки. Только это «что-то» не имело ничего общего с щекочущим ноздри запахом свежего сигаретного дыма. Это «что-то» состояло из того, что было выкурено многими днями раньше, и уже успело прокиснуть, перебродить. Соответственно, такой запах ноздри не щекотал, а вставал в них колом.

Вечно витало в камере и какое-то напоминание о прачечной.

Разумеется, никакого намёка на «морозную свежесть», про которую талдычат из телевизора те, кто рекламирует стиральный порошок.

Какая там «морозная свежесть», когда в перенаселённом помещении круглые сутки в пластмассовом ведре в термоядерной смеси из хозяйственного мыла и хлорки с помощью двух бородатых от накипи кипятильников дезинфицируются вещи «свежезаехавших»[28].

Иначе нельзя, ибо велика вероятность присутствия вшей или, как здесь говорят, «парашютистов», в этих вещах. Ведь среди «свежезаехавших» встречаются те, кто с баней и стиркой не сильно дружил, а то и откровенные бомжи, что в коллекторах и подвалах обитали.

Так что вечное желтоватое хлорно-прачечное облако под потолком камеры — это почти нормально, это свидетельство правильных профилактических мер, что предпринимает население хаты в целях собственной санитарной безопасности.

Свою ноту привносила в смрадный тюремный букет и казённая еда, которую трижды в день привозили в огромных кастрюлях на дребезжащей телеге к дверям камеры баландёры[29].

Удивительно, но разные блюда (каша, рыба, щи) пахли здесь одинаково.

Одинаково сильно, и… совсем несъедобно. Казалось, что именно так должно было пахнуть в бане, на каменку которой вместо воды плеснули перестоявшее содержимое помойного ведра.

Правда, было в тюремном меню блюдо, имевшее свой индивидуальный запах. Это — овощное рагу, а точнее, тушеная кислая капуста. Его давали на ужин, как минимум, дважды в неделю.

О том, что на ужин рагу, не надо было говорить и предупреждать. Запах этого блюда едкий и колючий, вышибающий слезу и кашель, прорывался через железный кормяк[30] задолго до того, как баландёры доволакивали телегу с ужином до дверей камеры. Судя по запаху, что издавало рагу, ту капусту тушили непременно в карбиде и приправляли, как минимум, медным купоросом. Впрочем, и этот сверхдерзкий аромат в чистом виде существовал очень недолго. Ранее сформировавшийся смрад легко и бесследно переваривал и эту экзотику.