Украденный горизонт. Правда русской неволи

— Заварим по этому поводу, — с удовольствием поддержал тему дед Василий, арестант с громадным стажем, бобыль, которого с воли никто не грел, и который сам о своём достатке говорил без всякого преувеличения: «У меня, как у латыша, только хрен да душа». Заваривать он готов по любому поводу, в любое время суток, только бы нашелся для этого чай.

Я так и не обратил внимания на того, кто в камере вспомнил о Крещении, зато услышал совершенно неожиданное в этой обстановке.

Витя Студент, подмосковный парень, попавший в неволю за то, что, курнув анаши, ударил ножом донимавшего его придирками и поборами участкового, предложил:

— Поведут на прогулку, возьмём воды в полторашках, обмоемся, друг другу польём…

— Конечно, возьмём, — поддержал я Студента и тут же смолодушничал, засомневался:

— А мусора?

— Что мусора? Рожи их видел? Вроде не чурки… Поймут…

В этой обстановке предложение Студента было самым мудрым. И по поводу мусоров он не промахнулся…

Ближе к пяти лязгнули тормоза в хате, и призванный вывести нас на прогулку мордатый рыжий прапор сразу метнул толстый палец в сторону двух полиэтиленовых наполненных водой из-под крана фляг, которые Студент уже держал под мышкой.

— Это что?

— Разреши, старшой… Облиться… Крещение сегодня…, — уважительно, но без подобострастия объяснил Студент. Выждав паузу, добавил в качестве последнего аргумента:

— Небось сам крещёный…

— Все мы тут крещёные, — буркнул мордатый, но руку с оттопыренным пальцем-сарделькой опустил и голову увеличенную форменным уфсиновским картузом, отвернул. Выходит, разрешил…

Прогулочный дворик на мелгородском централе выглядел так же, как выглядели прогулочные дворики в столичной Бутырке, в столичной «пятёрке», в столичных «Петрах». В каждом из них я был, так что свидетельствую лично. Всё там одинаково, как под копирку: стены в «шубе», потолок в решётке, над решеткой между верхушкой стен и крышей, что опирается на железные балки, зазоры, в которых торчат куски очень далекого неба.

Арестанты, имевшие по три-четыре отсидки в разных местах, утверждали, что такой тип прогулочного дворика — единый для тюрем всей России. Единый — так единый. По-другому оно уже и не представлялось.

А дальше всё пошло так, будто этот сценарий я и Студент репетировали много раз. Едва тот же рыжий прапор захлопнул за нами железную дверь прогулочного дворика, мы разделись по пояс.

Крещенские морозы в этих местах до сих пор не грянули. Возможно, их и вовсе здесь не бывает в привычном смысле слова. Только январь — он и в шестистах километрах от Москвы — всё равно январь. Напоминали об этом и совсем неласковый сквозняк, и крупные редкие снежинки, что попадали сюда через зазоры между крышей и верхушкой стен.

Потом мы по очереди вылили друг на друга по полбутылки воды. Лили неспешно, малыми порциями. Вода глухо шмякалась на шею, бесшумно сбегала по позвоночнику, щекоча, сползала по бокам вниз к животу.

Наши соседи по прогулочному дворику, кажется, не очень понимали, что мы делаем. Возможно, наше занятие представлялось им не более чем санитарно-гигиенической процедурой. Впрочем, большинство из них смотрело на нас с предельной безучастностью. И вовсе не по причине тупого безразличия. Просто вообще всё, что творилось сейчас на территории прогулочного дворика, представлялось им недостойным внимания пустяком на фоне грядущей, вот-вот готовой начаться смены декораций. Вопросы, всерьёз волновавшие их в этот момент, были известны и понятны: в какую зону попадём, как встретят, какие там порядки.

Между тем, вода, вылитая на шею и спину, хотя и вызвала сначала дрожь, оказалась не холодной. Она вовсе не жалила, не впивалась своими иглами и колючками в кожу, а только бодрила и освежала её.

— Нормально? — спросил Студент.

— Хорошо! — нисколько не преувеличили.

Взгляд Студента скользнул вниз и упёрся в неиспользованную полторашку с водой.

— Давай по новой…

Я молча кивнул и вдруг почувствовал неясное беспокойство.

— Что-то мы не так делаем…

— Да ладно, — в очередной раз попытался отбиться Студент универсальной арестантской формулировкой и уже потянулся за бутылкой.

— Давай с молитвой попробуем…

Мой подельник по крещенскому таинству вскинул глаза, в которых удивления, растерянности и виноватости было поровну:

— Ни одной не знаю…

И уже совсем огорчённым тоном пояснил:

— Хотел на тюрьме выучить… Там в хате над дубком много висело, не собрался, заканителился…

— Я «Отче наш» знаю!

— Что ж ты раньше молчал… Давай!

Студент снова подставил свою крепкую, ещё хранящую вольный ровный загар, спину. Я ливанул из бутылки, дождался, пока растёкшая вода захватит максимум территории тела, начал торжественным шепотом:

— Отче наш, иже еси на набеси…

Пришлось читать молитву и во второй раз, когда обязанности поливающего взял на себя Студент.

Верно, повторять слова самого сокровенного из всех известных человечеству текстов полуголым, нагнувшись, ощущая холодные тычки падающей воды, не очень удобно, даже не очень правильно. Только разве был у меня выбор?