Украденный сон

— Ты еще скажи, что я моральный урод. Просто у меня хладнокровия и рассудительности больше, чем у Ларцева. Может быть, потому, что у меня нет детей, тут он прав. И от того, что я начну рвать на себе волосы, рыдать и причитать, ситуация, к сожалению, не изменится. Если девочка мертва, мы можем делать все, что считаем нужным, но с риском, что Ларцев явится нас с тобой убивать. Если же она еще жива, то нужно сидеть тише воды, ниже травы, чтобы, не дай Бог, не спровоцировать преступников, и молиться о том, чтобы затянуть игру на как можно больший срок. Каждый день, каждый лишний час, который Надя проводит с ними — это, конечно, травма для нее, это дни и часы переживаемого страха, но это и надежда на то, что она останется в живых. Вот я и пытаюсь придумать, как потянуть время, не вызывая у них подозрений. А ты со своими новостями по радио мне закатываешь скандалы.

— Ну извини, старушка. Сойдемся на том, что мы оба не правы. Но согласись…

Леша не успел договорить, как его прервал телефонный звонок.

— Как чувствуешь себя, Стасенька? — заботливо осведомился Колобок.

— Плохо, Виктор Алексеевич. Был врач, дал мне больничный на десять дней, велено лежать, спать и не дергаться.

— Хорошо тебе, — с завистью вздохнул Гордеев. — А на меня тут ушат помоев выливают.

— Кто?

— Сначала Ольшанский. Его, видите ли, вызвал начальник следственной части и устроил разнос за дело Ереминой. Кричал, что если не знают, как раскрыть преступление, так пусть честно признаются в своей несостоятельности и приостанавливают дело, а не изображают видимость активности. Попросил принести дело, сам лично его прочитал, ткнул носом в то, что в деле после шестого декабря не появилось ни одного нового документа, обозвал Костю бездельником и велел немедленно готовить постановление. Костя, конечно, на меня собак спустил, ну а я, как водится, на него. У меня сыщики по горло загружены, света белого не видят, а такие следователи, как он, тянут резину, ничего сами не делают, все только и дожидаются, пока им оперативники дело раскроют. На том и расстались. Потом Гончаров, который наружниками командует, прилетел весь в мыле отношения выяснять. Орал, что у него людей не хватает и если я у самого генерала рапорт не подпишу, он своих ребят с наших объектов снимает. Так что все, кто у нас фигурировал по делу Ереминой, остаются без прикрытия.

— Ну так подпишите бумагу у генерала, в чем проблема-то?

— Ходил.

— Ну и?

— Как пришел, так и ушел. Еще и наслушался и про себя, и про тебя, и про Божью матерь. Ты, может, еще не слышала, убит председатель правления банка «Юник», так что теперь это у нас будет преступление номер один, все силы бросаем на него, а убийство каждой проститутки расследовать — без штанов останешься, зато с кучей выговоров. Вот так примерно.

— Лихо, — посочувствовала Настя. — Достается вам.

— Это точно. Только сдается мне, деточка, что кто-то где-то давит на все клавиши, чтобы мы дело Ереминой прикрыли.

«Все пропало, — вмиг похолодев, подумала Настя. — Черт его дернул говорить об этом. Он ничего не понял. Или врач ему ничего не передала. Все пропало».

— И… что же теперь? — осторожно спросила она.

— А ничего. Дело-то мы и так собирались прикрывать, ты же мне сама сегодня утром сказала, что все возможности исчерпаны, да и Костя Ольшанский с этим в принципе согласен. Просто мы оба не любим, когда на нас пытаются давить. Строптивый я стал к старости. Одно дело, когда ты сам решение принимаешь, и совсем другое — когда тебе его навязывают. Времена-то уже не те, чтобы с прежним аппетитом жрать такое дерьмо. Когда на меня начальство давит, меня так и тянет назло ему сделать наперекор.

— Да ладно вам, Виктор Алексеевич, нынешние начальники те же, что и раньше были, откуда им новых привычек набраться. Вот и работают по-прежнему. Не обращайте внимания, здоровье дороже, — посоветовала Настя.

— И то сказать. Ну вот, поплакался тебе в жилетку, вроде легче стало. Тебе нужно что-нибудь? Может, продукты, лекарства?

— Спасибо, у меня здесь Леша, так что я всем обеспечена.

— Слушай, а может, тебя к тестю в клинику отвезти на консультацию? Все-таки сердце, с этим не шутят.

Тесть Гордеева профессор Воронцов был руководителем крупнейшего кардиологического центра и как врач пользовался мировой известностью.

— Не надо, я еще не при смерти, — отшутилась Настя. — Полежу несколько дней, и все пройдет.

— Ну смотри. Если что надо — звони.

Положив трубку, Настя присела на диван, чтобы унять бешено колотящееся сердце. Колобок вступил в игру. Пора и ей, Насте, делать свой ход.

* * *

Евгений Морозов, распрощавшись с Настей, с удовольствием занялся работой самостоятельно. Перво-наперво он решил все-таки разыскать неизвестно куда запропастившегося Александра Дьякова и для этого отправился в Северный округ, где был прописан Дьяков и где у самого Морозова жил надежный источник информации. Имя у «источника» было замысловатое — Нафанаил Анфилохиевич, но окружающие называли его проще — Нафаня. С возрастом к смешному сокращенному имени прибавилось слово «дед».