Украденный сон

— Ах, вы не можете думать? — язвительно спросил Леша, постепенно повышая голос и собирая разложенную на столе колоду карт. — Вы, сударыня, весьма удобно устроились. Выписали из деревни няньку, он же — кухарка, он же — горничная, он же — сторожевой пес и по совместительству процедурная медсестра. Денег за это вы не платите, рассчитываетесь натурой. Я у вас работаю за стол и койку. Поэтому со мной, как с прислугой, можно сутками не разговаривать, меня можно не замечать, мной можно помыкать, меня можно даже подставить под дуло пистолета в руках у сумасшедшего, который врывается в квартиру посреди ночи. Можно наплевать на мою работу, на мои обязанности перед друзьями и коллегами, запереть здесь, ничего не объясняя, и после этого требовать, чтобы я не включал радио. У моего аспиранта через неделю защита диссертации, а я сижу здесь и стерегу квартиру, вместо того, чтобы отрабатывать профессорскую зарплату и помогать ему готовиться. Я не пошел на свадьбу, на которую был приглашен еще два месяца назад, я не пошел на юбилей к своему научному руководителю и смертельно обидел старика, я не встретился с другим моим аспирантом, который живет на другом конце России и приехал специально ко мне, потому что мы об этом договаривались заранее, а теперь он живет в институтской гостинице, просаживает на московских ценах свою нищенскую инженерную зарплату и терпеливо ждет, когда его величество профессор Чистяков соизволит оторваться от своей любовницы и явится, наконец, на службу. Я причиняю многим людям неудобства и обиды, мне придется потом объясняться с ними и восстанавливать испорченные отношения. И я хотел бы все-таки знать, во имя чего все эти жертвы.

Насте казалось, что она видит, как волны гнева, зарождаясь в голове, под темно-рыжими волнистыми волосами, стекали по плечам и рукам и через длинные гибкие пальцы уходили, как в песок, в нервно тасуемую колоду карт. Она на секунду представила себе, что, не окажись под рукой карт, этот долго копившийся гнев выплеснулся бы из рук прямо на нее. Картинка получилась такая яркая и правдоподобная, что она поежилась.

— Лешенька, я же объясняла тебе… — начала было Настя, но он сердито прервал ее.

— Это тебе только кажется, что ты мне что-то объясняла. На самом деле твои объяснения сродни командам, которые подаются служебным собакам. И меня, сударыня, это никак не устраивает. Либо ты уважаешь меня настолько, что рассказываешь мне все с самого начала, чтобы я понимал, что, черт возьми, здесь происходит, либо купи себе собаку, а меня отпусти на все четыре стороны.

— Ты обиделся?

Настя присела на корточки возле Леши, оперлась подбородком о его колени, обхватила руками мускулистые икры.

— Обиделся, да? — повторила она. — Прости меня, Лешик. Я очень виновата, я не права, но исправлюсь, прямо сейчас. Только не сердись, я тебя умоляю, у меня никого нет на свете ближе и дороже тебя, и если мы с тобой поссоримся, особенно теперь, когда все так сложно, мне будет очень тяжело. Ну скажи, что ты меня простил.

Настя автоматически подбирала и говорила нужные слова, Лешина вспышка ее ничуть не задела. Она знала, что рано или поздно это произойдет, Леша не станет долго терпеть, когда его держат за «болвана», как бывает в преферансе, и она надеялась, что ситуация разрешится еще до того, как лопнет его терпение. Она просчиталась, а тут еще Ларцев со своей безумной выходкой нагнал на Лешку страху. Конечно, он испугался, он не мог не испугаться, и после этого вполне естественно возникло желание хотя бы понимать, за что тебя могут пристрелить. «Дрянь, — говорила она про себя, — ты глупая самоуверенная дрянь. Ты пытаешься воевать с призраком и при этом забываешь о простых человеческих чувствах, из которых самые сильные — любовь и страх. Ты посадила Лешку в свою квартиру, совсем не подумав о том, что ему, должно быть, точно так же страшно, как было тебе в ту первую ночь, когда ты обнаружила свою дверь открытой. От того, что ты сменила замок, опасность меньше не стала: если они смогли достать старый ключ, то и новый достанут. И Лешка сидел здесь целыми днями один на один со своим страхом и делал спокойное лицо, как и подобает мужчине. Более того, сама ситуация совершенно недвусмысленно показывает, что ты впуталась во что-то серьезное, и он жил в постоянной тревоге за тебя, успокаиваясь только когда ты возвращалась по вечерам домой, а ты, мерзавка самовлюбленная, забывала днем снять трубку и лишний раз позвонить ему, дать знать, что ты жива-здорова. Любовь и страх. Ларцев и его дочка. Любовь и страх. Леночка Лучникова и ее подонок-муж. Партийный функционер Александр Алексеевич Попов и его внебрачный сын Сережа Градов. И снова партийный функционер Сергей Александрович Градов и непутевая красавица, алкоголичка и проститутка Вика Еремина. Градов и призрак…»