«Нехорошо, сынок, нехорошо. Или ты забыл, как она целую ночь провела один на один с наемным убийцей Галлом, который пришел, чтобы ее убить? А может быть, ты не знаешь, как два месяца назад она раскрыла опаснейшую группу преступников, с которыми общалась ежедневно и за которыми числилось полтора десятка трупов? Ничего ты не забыл, сукин сын, но ты гнешь свою линию, и я тебя понимаю. Иначе ты и не можешь. Ты должен меня убедить в том, что Настасью никто не запугивал, что ее отказ от работы по делу — решение совершенно добровольное. Ну что ж, валяй, старайся. Свой интерес ты все-таки блюдешь и пытаешься заодно из меня информацию вытащить. Ждешь, что я кинусь рассказывать тебе, чего такого особенного она нарыла в убийстве Ереминой? Жди, жди».
— Дело-то, Виктор Алексеевич, тухлое, это же было ясно с самого начала. Пьющая неуравновешенная девица, у которой крыша поехала, могла уйти из дома с кем угодно и куда угодно, и концов тут не найдешь. А Настя себя переоценила, вцепилась в свои заумные версии, потратила столько сил, а в результате получила нервный срыв и дырку от бублика. Я ее понимаю, первое самостоятельное дело, конечно, хочется, чтобы оно оказалось каким-нибудь заковыристым, с мафиозной подоплекой. Но давайте не забывать, что, несмотря на рост организованной преступности, половина убийств, если не больше, все равно остается «бытовухой». Ревность, месть, деньги, зависть, семейные скандалы — одним словом, простые человеческие чувства. И никакой мафии там даже близко не лежит. Настя не хотела с этим смириться, ей нужно было громкое убийство, она принялась придумывать версии одна заумнее другой и на их проверку израсходовала все силы и время.
— Нет, Володя, не верю, что все так просто, — покачал головой Гордеев. — Мы с тобой знаем ее не один год, хватка у нее мертвая, Настасья никогда рук не опускает. Да, она может разнервничаться и заболеть, но она не отступит. Умирать будет — сцепит зубы, но дело сделает. Нет, не верю. Нечисто здесь, сынок, я чувствую. Надо с ней что-то делать. Вот выздоровеет она, выйдет на работу, и я доложу по команде, пусть назначают служебное расследование. Буду настаивать, чтобы ее уволили из органов. Хоть я ее люблю, как и каждого из вас, но предательства и трусости терпеть не стану.
«Все, Стасенька, сдал я тебя с потрохами. Поглядим теперь, какой у нас Ларцев, кровожадный или добрый. Увольнять тебя он, конечно, не позволит, ему это служебное расследование ни к чему. Сейчас он должен из себя корчить благородного и будет мне советовать перевести тебя с оперативной работы куда-нибудь в тихое место. Интересно, какую должность он для тебя присмотрел? Вроде ему полегче стало, он понял, какой линии ему надо придерживаться. Сейчас я его совсем успокою, пусть дух переведет перед последним ударом, а уж потом… Или пан, или пропал. Ох, Стасенька, деточка, знала бы ты, как мне сейчас больно, сердце разрывается. Жалко Володьку, дороже дочери у него никого нет на свете. Ведь по святому бью, будь я проклят!»
— Ну зачем вы так, Виктор Алексеевич, сразу уж и увольнять. Не надо девчонке жизнь ломать. Вы правы, для оперативной работы она не годится, слабовата в коленках. Но она не может быть нечестной, я вам ручаюсь, голову готов прозакладывать. Самое милое дело — перевести ее в Штаб, в информационно-аналитическое управление, пусть там свои любимые цифры складывает. Там от нее пользы больше будет, да и работа спокойная, без нервных перегрузок.
— Не знаю, не знаю.
Гордеев поднялся с кресла и принялся медленно ходить по кабинету. Для его подчиненных это было верным признаком, что начальник находится в процессе принятия сложного решения. Он остановится только тогда, когда решение будет принято.
— С этим надо как следует разобраться. До истечения двухмесячного срока еще есть время, так что закрывать вопрос рано. Я сам этим займусь. Или поручу кому-нибудь. Да вот хоть тебе, ты это дело начинал, тебе и карты в руки.
— Конечно, Виктор Алексеевич. Если в деле Ереминой что-то есть, я докопаюсь, а нет — так нет. Хотя я уверен, что убийство банальное.
Гордеев посмотрел на часы. С момента появления Ларцева прошло полчаса. Полковнику удалось уложиться в срок, о котором он договорился с Жереховым. Он начал произносить какие-то общие необязательные фразы, когда резко распахнулась дверь.
— Виктор Алексеевич, у нас ЧП. В кабинете Павла Васильевича убит капитан Морозов!
Когда от толпы людей, сгрудившихся возле кабинета Жерехова, отделился майор Ларцев и направился к выходу, два человека, сидящих в машине во внутреннем дворе здания ГУВД, получили сигнал «приготовиться». Держась на почтительном расстоянии, они проследовали за объектом до станции метро, сократили дистанцию на эскалаторе, сели вместе с ним в поезд. Ларцев вышел из метро неподалеку от своего дома, купил в киоске пачку сигарет, прошел немного вперед до сквера, сел на лавку и закурил.