Украденный сон

— Константин Михайлович, протоколы первых допросов — явная халтура. Я понимаю, как неприятно вам это слышать, я знаю, что Ларцев ваш близкий друг. Поверьте мне, мы с ним знакомы не один год, я его очень уважаю и отношусь к нему с доверием и теплотой. Но в нынешней ситуации наши с вами эмоции мешают нормальной работе по делу. Давайте признаем, что Ларцев спешил, хотел сделать все побыстрее, а получилась халтура, которую надо за ним переделывать. В результате упущено время, которое можно было бы использовать более толково. Ну что теперь, рвать на себе волосы? Что случилось, то случилось. У Володи трудная жизнь, сделаем ему скидку и постараемся поправить то, что еще можно поправить. Хотя кое-что поправить уже нельзя. Прошу вас, не закрывайте глаза и не делайте вид, что все в порядке. Вы же сами видите, что протоколы допросов сделаны плохо. Вы опытный следователь, вы просто не можете этого не видеть. Хотите пример?

— Не хочу. Я опытный следователь и сам все вижу. Но я прошу тебя, Анастасия, пусть это пока останется между нами. Не обещаю, что у меня хватит мужества поговорить с Ларцевым, но если уж кто-то должен это сделать, то лучше пусть это буду я. Не жалуйся на него Гордееву, хорошо? Я должен был сам всех допросить, когда увидел эти проклятые протоколы, но я понадеялся на Володьку, черт бы его подрал. Думал, не может быть, чтобы он упустил что-то важное. Ты знаешь, сколько у меня одновременно дел в производстве? Двадцать семь. Ну куда мне еще повторные допросы проводить!

Ольшанский мгновенно будто состарился. Ослепительная улыбка потухла, в голосе слышалось отчаяние.

— Что же вы так сопротивлялись, стоило мне заговорить о повторных допросах? — негромко спросила Настя. — Вы же понимали, что я права. Репутацию Ларцева берегли?

— А ты что сделала бы на моем месте? Не берегла бы репутацию своего друга? Это только в кино работники правоохранительных органов руководствуются исключительно интересами дела. А мы все живые люди, у нас у всех свои проблемы, семьи, болезни, и, между прочим, простые человеческие чувства. В том числе и любовь. Знаешь, находить проблемы значительно проще, чем их решать. Ладно, Анастасия, давай помиримся и займемся делом. Кто будет допрашивать?

— Чернышев, Морозов и я. Может быть, еще Миша Доценко.

— Морозов? Кто это?

— Из отделения «Перово», на их территории жила Еремина. Он тоже работает с нами.

— Морозов, Морозов… — задумчиво пробормотал следователь. — Где-то я слышал… Погоди, его как зовут? Случаем, не Евгений?

— Да, Евгений.

— Крепкий такой, лицо красное, нос с горбинкой?

— Да, он. Вы его знаете?

— Не то чтобы знаю, пару раз сталкивался. Намучаешься ты с ним.

— Почему?

— Пьет много и ленится. А апломба — выше крыши, дескать, мы тут все баклуши бьем, он один не разгибаясь трудится. Но это характер такой поганый. Вообще-то он весьма неглуп и дело знает хорошо, если делает его, конечно. А то ведь все увильнуть норовит.

— Справлюсь как-нибудь, Константин Михайлович, выбирать-то не из кого. Вы же сами сказали, у нас не кино, а жизнь. Где же взять двадцать толковых оперов, которые разбегутся по команде в разные стороны, а к вечеру прибегут обратно, собрав за один день всю нужную информацию, чтобы у следователя сразу сложилась полная картина. Так не бывает, сами знаете. По крохам собираем, по крупицам, медленно, в час по чайной ложке. А ведь я только этим убийством и занимаюсь, других дел у меня нет. У других-то вон по скольку дел одновременно висит. Так что даже ленивый Морозов — и то подмога. Не стращайте меня.

— Да это я так, к слову…

* * *

Выйдя из городской прокуратуры, Настя двинулась к метро. Она испытывала облегчение от того, что поговорила с Ольшанским о Ларцеве и сняла нараставшее напряжение в своих отношениях со следователем. И в то же время ей было грустно. Пожалуй, она не смогла бы сейчас сказать, кого ей жаль больше всего — Ларцева, Ольшанского или саму себя.

* * *

В мягких сумерках бара трое мужчин вели неспешную беседу. Один из них пил минеральную воду, двое других — кофе с ликером. Самому молодому из них было за сорок, самому старшему — шестьдесят три, люди солидные, держатся с достоинством. Не курят — здоровье берегут и говорят негромко.

— Как с нашим делом? — спросил средний по возрасту, в дорогом английском костюме, лысоватый дородный мужчина с благородным лицом.

— У меня есть достоверные сведения, что к делу подключается наш человек, так что не волнуйтесь, сбоев больше не будет, — ответил ему маленький пожилой человек с морщинистым лицом и острыми светлыми глазками. Разумеется, у него были имя и отчество, но его собеседники почему-то никогда ими не пользовались, предпочитая называть старика просто Арсеном.

— Я надеюсь на вас, — вступил в разговор самый молодой участник беседы, коренастый некрасивый мужчина с железными зубами в верхней челюсти. — Мне бы не хотелось терять людей, они у меня все как на подбор.

— А ты у них вместо дядьки Черномора? — усмехнулся Арсен. — Не бойся, дядя Коля, ничего с твоими молодцами не сделается, если не обнаглеют.