Украденный сон

— Подождите минуту, Мещеринов. Вы уже знаете, где будете стажироваться?

— Северный округ, отделение «Тимирязевское». А что?

— Вы не хотели бы пройти стажировку в МУРе, в отделе борьбы с тяжкими насильственными преступлениями?

Мещеринов замер и, чуть прищурившись, уставился на Настю. Казалось, он напряженно размышляет, взвешивая все «за» и «против». Потом слегка кивнул.

— Хотел бы, если это возможно. Но в учебном отделе уже всех распределили.

— Я решу этот вопрос. Мне нужно только ваше согласие.

— Я согласен. А вам это зачем нужно?

Второй раз за два часа этот парень поставил Настю в сложное положение. «А ты не прост, дружок, — озадаченно подумала она. — Другой бы вне себя от радости был и не раздумывал бы ни секунды. А ты что-то высчитываешь, выгадываешь, вопросы задаешь. Пожалуй, из тебя выйдет сыщик. Хорошо, что я тебя нашла».

— У нас, как и всюду, некомплект сотрудников, — ответила она Мещеринову. — Поэтому мы рады любой помощи. Но чем толковее стажер, тем лучше, даже если он приходит всего на месяц.

— Вы считаете меня толковым? — усмехнулся слушатель. — Приятно слышать. А то вы всех нас с дерьмом смешали.

И майору милиции Анастасии Каменской стало неловко…

* * *

— Не разбудил? — послышался в телефонной трубке голос Андрея Чернышева.

Настя включила лампу и посмотрела на часы — без пяти семь. Будильник зазвонит через пять минут.

— Разбудил, садист несчастный, — проворчала она. — Пять минут драгоценного сна украл.

— Не понимаю я, как ты живешь, Настасья. Я уже час назад встал, с Кириллом погулял, зарядку на улице сделал, сейчас я бодр и свеж, а ты дрыхнешь. Ты правда, что ли, еще спала?

— Конечно, правда.

— Ну тогда извини. Ты вполне проснулась? Информацию воспринимаешь?

— Валяй.

Настя приподнялась на локте, улеглась поудобнее и поставила телефонный аппарат себе на грудь.

— Значит, первое. Передача «Свободная рулежка» по четвертому каналу шла 22 октября в 21.15, окончилась в 21.45. Второе. Мать Виктории Ереминой действительно была алкоголичкой, но Вику в дом ребенка отдали не потому, что мать направили на лечение, а потому, что она получила срок по статье сто третьей за умышленное убийство. Правда, по суду ей назначили принудительное лечение от алкоголизма. Умерла она и в самом деле от отравления денатуратом, но не в профилактории, а в колонии строгого режима.

— Почему строгого режима? Это была не первая ее судимость?

— Вторая. Первый раз она отбывала срок за кражу. Вика, кстати, родилась во время первой отсидки. В детдоме уже почти весь персонал поменялся, но одна воспитательница работает там давно. Она утверждает, что Вике не говорили правду, чтобы не травмировать. Хватит с нее и того, что мать больна алкоголизмом. Да и смерть страшная. Теперь третье, самое плохое. Готова?

— Готова.

— Валентин Петрович Косарь, обладатель широких знакомств в медицинском мире, умер.

— Когда!

— Крепись, Настасья, похоже, мы с тобой вляпались в какое-то болото. Косарь насмерть сбит машиной. Ни очевидцев, ни информации — ничего. Тело лежало на дороге, обнаружено проезжавшим мимо водителем. Дело находится в производстве в Юго-Западном округе. Деталей пока не знаю, собираюсь сегодня к ним наведаться.

— Подожди, Андрюша, подожди, — Настя болезненно поморщилась и прижала свободную ладонь к виску. — У меня в голове полная каша, ничего не соображаю. Когда погиб Косарь?

— Двадцать пятого октября.

— Мне надо подумать. Ты двигай на Юго-Запад, а я пойду на работу, доложусь Колобку, потом съезжу к Ольшанскому. Встретимся с тобой часа в два. Годится?

— Где?

— Ты, как я понимаю, хочешь днем Кирилла покормить.

— Ну… хотелось бы, конечно.

— В половине второго подбери меня возле метро «Чеховская», поедем к тебе домой, ты покормишь пса, а потом пойдем с ним погуляем. Знаешь, мне кажется, мы с тобой как-то бестолково мечемся, толкаемся в разные двери, сами не понимая, что хотим найти. Хватит скакать, пора сесть и подумать. Ты согласен?

— Тебе виднее, это про тебя говорят, что ты компьютер, а не про меня. Я при тебе вроде мальчика на побегушках до сих пор был.

— Ты что? — испугалась Настя. — Ты обижаешься на меня? Андрей, миленький, если я что-то не так сказала…

— Да брось ты, Настасья, тебе уж и слова сказать нельзя. У тебя по утрам чувство юмора долго спит: ты уже проснулась, а оно еще нет. В час тридцать, метро «Чеховская». Привет.

Настя поставила телефон на место и вяло, еле волоча ноги, побрела в ванную. На душе у нее было слякотно. Обнаруженное несколько дней назад «кое-что» с каждым днем вырастало и крепло, и что с ним делать, она не знала.

* * *

С каждым днем Виктор Алексеевич Гордеев становился все мрачнее. Его обычно круглое лицо осунулось и посерело, движения становились медленнее, голос — суше. Все чаще, слушая собеседника, он произносил «ну да, ну да», и это означало, что он опять не слушает, что ему говорят, а думает о чем-то своем.

Проводя утреннюю оперативку, он плохо слышал сам себя, вглядываясь в который раз в лица своих подчиненных и думая: «Этот? Или этот? Или вон тот? Кто из них?»