— Куда-нибудь заходили по дороге от дома Косаря на Петровку?
— Нет.
— Куртку где-нибудь снимали?
— Только здесь, в кабинете.
— Кто-нибудь заходил в кабинет, пока меня не было?
— Заходили, конечно. Коротков, Ларцев, потом этот… красавец такой, я его фамилии не помню…
— Игорь Лесников?
— Да-да, он. Еще Коля приходил.
— Селуянов?
— Да. Еще несколько человек заходили, вас спрашивали.
— Они из нашего отдела?
— Кажется, да.
— Что значит «кажется»? Они присутствовали у Гордеева на совещаниях?
— Не помню. Я плохо лица запоминаю.
— Тренируйтесь, — Настя уже не пыталась скрыть злость. — Вы выходили из кабинета?
— Выходил, конечно, вас же очень долго не было.
— Да перестаньте вы оправдываться, лучше отвечайте на вопросы как можно точнее. Дверь запирали?
— Да… Кажется…
— Запирали или нет?
— Ну… Не всегда. Когда надолго уходил — запирал, а когда на минутку…
— Ясно. Отдайте мне ключ от кабинета. Вы — человек расхлябанный, я не могу рисковать, ожидая, пока вы возьметесь за ум. У вас есть способности, это несомненно, и вы смогли бы стать настоящим розыскником, но одних способностей недостаточно. Учитесь учиться, тогда из вас что-нибудь получится. И займитесь своим характером. Робость и трусость в сочетании с самоуверенностью — чудовищная смесь. Вы с треском вылетите из любого нормального коллектива.
Олег молча натянул куртку, вынул из кармана ключ и положил его на стол. Настя оделась, повесила на плечо необъятную спортивную сумку, с которой ходила летом и зимой, ключ, оставленный стажером, заперла в сейф.
— Не обижайтесь на меня, Олег, — сухо сказала она на прощание. — Наша работа настоящая, а не игрушечная. Может, я была излишне резка с вами, но вы это заслужили.
— Я не обижаюсь, — удрученно ответил Мещеринов…
…От телефонного звонка Настя вздрогнула. Посмотрела на часы — половина второго ночи. Неужели это они?
— Анастасия Павловна? — послышался приятный мужской голос.
— Да, я. Кто это?
— Как вы себя чувствуете? — весело поинтересовался мужчина, проигнорировав ее вопрос.
— Прекрасно. Кто вы?
— А я думаю, что вы говорите неправду, Анастасия Павловна. Вы чувствуете себя плохо. Вам страшно. Правда?
— Нет. Что вам нужно?
— Значит, правда. Так вот, Анастасия Павловна, мне пока ничего не нужно, кроме одного. Я хочу, чтобы вы подумали о том, как провели сегодняшнюю ночь.
— То есть?
— Я хочу, чтобы вы запомнили, как вам было страшно и какую незабываемую ночь вы провели в обнимку с этим страхом. Я хочу, чтобы вы поняли: сегодня вам дали попробовать только маленький глоточек, чтобы вы лишь почувствовали вкус страха. В следующий раз вы выпьете всю чашу до дна. Вы же не хотите, чтобы с вашим отчимом приключилась беда.
— При чем здесь мой отчим? Я перестаю вас понимать.
— Вы все прекрасно понимаете, Анастасия Павловна. У вашего отчима есть машина, но он человек небогатый, и на гараж у него денег не хватило. Вы знаете, что происходит с машинами, когда они всю ночь стоят без присмотра?
— Их угоняют. Вы этим меня пугаете?
— Их не только угоняют. На них совершают преступления, которые потом приписывают владельцам машины. И владельцам приходится долго отмываться, доказывая, что их не было за рулем. Хотите устроить Леониду Петровичу такое развлечение? А еще в машины, стоящие без присмотра, подкладывают взрывные устройства. Или подрезают рулевую тягу. Или делают что-нибудь эдакое с тормозными колодками. Хотите?
— Нет. Не хочу.
— И правильно, Анастасия Павловна, — добродушно засмеялся мужчина. — Не надо этого хотеть, это дурно. Я вам пока ничем не угрожаю, но если вы поведете себя неправильно, вам придется испытать страх гораздо более сильный, чем сегодня. Сегодня вы испугались за себя. Завтра вам придется бояться за других людей, в том числе, и за своих близких. Если вы этого не знаете, то я вам скажу заранее: этот страх — куда более неприятный и совершенно непереносимый. Спокойной вам ночи, Анастасия Павловна.
Настя осторожно положила трубку на рычаг, словно она могла взорваться. Все было сказано предельно ясно и четко: работай по делу Ереминой по-старому, разрабатывай версию убийства по личным мотивам, и мы тебя не тронем. Что ж, Каменская, тебе решать. Никто с тебя не спросит, если ты забросишь линию «Бризак — архив» как бесперспективную. Тебе доверяет Колобок, тебе доверяет следователь Ольшанский, тебе доверяет Андрей Чернышев, хоть и ворчит, что ты ему не все рассказываешь, но все-таки признает за тобой первенство. Морозов? Будет только счастлив, если ты от него отстанешь. Стажер? О нем и речь не идет. Будет делать, что ему скажут. Так как же, Каменская? Отступишься или попробуешь еще поцарапаться? Страшно…
Настя приподнялась на диване и спустила ноги на холодный пол.
— Кирюша! — позвала она шепотом.
Тут же из прихожей донесся легкий шорох, еле слышно застучали когти по паркету. Овчарка неторопливо подошла и села рядом, вопросительно глядя на Настю.