Укради меня (СИ)

Что-то делаю по дому. Вот именно что-то. Не понимаю. Кажется, убираюсь. Кажется, мою посуду. С твердо укрепившейся криворукостью бью пару чашек. Режу палец. Пока достаю из аптечки пластырь, разбиваю цветочный горшок. Мамин любимый спатифиллюм ломается и выворачивается с корнями. Его называют женское счастье. В мусорку его, вместе с суеверием.

Жестоко? А как еще.

Вместо Саши у меня в компании рефлексия и депрессия. Подруги из них — такое себе. Женское счастье.

Чтобы избежать дальнейшего членовредительства, зарываюсь с головой в одеяло. Здесь меня никто не найдет. Даже я. Покроюсь мхом, состарюсь.

Рыдаю и не жду, что прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете и бесплатно покажет кино со счастливым концом.

Наверно, те кто раздавал удачу на небесах., глянули на меня. Дружно поржали и сказали — оболомись. Хором. В этом, я прям не сомневаюсь. В унисон, чтобы каждый услышал во вселенной.

Все что мне светит — только лампочка. И то, если денег хватит заплатить за свет. В остальное время сиди, как ежик, и лупай глазами в туман. С корявой палкой в руках, потому что на узелок тоже никто не расщедрится.

Бракована. От и До. Че меня жалеть. Пинай, все кому не лень, а потом как цветок, хрустя поломанными листьями, лети Скворцова на помойку.

Прикончив слезный ресурс, иду в ванну.

— Привет. Отвратительно выглядишь, — рублю правду — матку своему отражению. Знаю, надо бы поддержать чем — то сектантским. Натянуть улыбочку. Натягиваю, становится еще хуже. Выгляжу неестественно. Как джокер, только женщина.

Кто самая обаятельная? Качаю головой. Нет, не я

Кто самая привлекательная? Тот же жест.

Кого ласково называют Кисой — Меня. Еще есть Зайка, Ксюша и прочие. Вот такая у нас большая шведская семья.

Морщусь и плескаю на зеркало водой. Такое состояние, что сама себя ненавижу. Страшная, заплаканная, несчастная. Как такую можно любить. Унылая горчица, которую едят с холодцом. От него у меня, кстати, рвотный рефлекс. Всегда, когда его вижу, мерещится, что из желейной массы кто-то выпрыгнет.

Точно. Я — холодец. Дрожу, колыхаюсь и вызываю тошноту. Видом и внутренним наполнением являю собой, растасканную на отдельные части моль. Раздавленную и размазанную по подошве мошку.

Пригоршнями набираю холодную воду и прикладываю к опухшим векам. С придушенным стоном, реагирую на дверной звонок. Без особых размышлений (кто это пожаловал) открываю дверь.

На появление Костика мне ровно. Скрестив руки на груди, больше устало, чем раздраженно — смотрю. Облаять бы его. Ибо человеческой речи он явно не поймет.

— Лика, прости меня, — кается совсем неожиданно.

— В следующее воскресенье приходи. Я подумаю, — намечаюсь, хлопнуть дверью, желательно задев его сливовый нос. Да это я моя работа. Даже легче, зная, что причинила ему боль. Мне одной, что ли мается.

— Погодь. Я чет вчера перегнул. Ну. Я тебя как с байкером увидел, мне череп раскроило. Вообще, мозги всмятку разнесло. Ты ж блядь на меня никогда так не смотрела.

Ну ничего себе царя понесло. Как там в скорую звонить?

Давлю желание, приложить руку ко лбу и пощупать у него температуру. В раскаяние мне мало верится. Жар и бред. Может я ему вчера что — нибудь отбила?

— И не посмотрю, потому что ты не мужик, — хлещу в ответ как ножами.

— Согласен. Я свинья и чмо, но я бы тебя не тронул. Попугал немного и все, — приборзев от моего «радушия». Вскидывает голову, пальцы веером. Вот и трещит по швам его мнимое покаяние, — Утром он от тебя уезжал. В окно видел. Трахаетесь с ним? — наглеет таким тоном, будто я обязана отчитаться.

— Нет, блин, сериалы смотрим и за ручки держимся. Хоспади! Как ты меня достал. Дай, спокойно умереть, — Перемалывает инфу. Чет жует во рту. Язык? На котором, гадости набиты как татуировки. Не даю такой радости, вставить свое поганое слово, — Закончил? Вот тебе бог, а вот порог. Другого не услышишь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Единственное, чего мне сейчас хочется, чтобы он побыстрее смотал свои удочки и убрался прочь. Слишком резко выбрасывает руку из-за спины. Я на инстинктах отлетаю назад и вдавливаюсь в вешалку. Он крутит в руках горшок с цветком. Маленький кустик на длинной ножке. Короче хренотень.

— Держи бонсай. В знак извинения. Это типа денежное дерево.

— Это обычная толстянка, — говорю приглядевшись. Не дорого и совсем не богато.

— Вот суки в цветочном наебали. Еще и пять косарей содрали, — возмущается, набивая стоимость цветку, которому красная цена рублей триста.

— Иди и верни. Чек сохранил? — подняв брови, указываю ему путь.

— Гонишь! Это ж от чистого сердца. Буду соответствовать твоим запросам, может так получится. Лиик, я твои следы готов целовать. Дай мне шанс.

— Нет, — сдерживаюсь, что бы не рявкнуть «пшел вон». — У меня один запрос. Смойся по лестнице на этаж ниже и никогда не поднимайся.

— Дерево возьмешь? Или выброшу? — грозит и пытается запихнуть мне в руки.

— Выбрасывай, — толкаю его в грудь со всей силы. Он упирается, но не пытается пролезть внутрь.

— Лана, матери подарю. Дай, хоть воды попить.