Укради меня у судьбы

— Что бы ни случилось, кто бы к тебе ни лез, подступать так — низко. А раз уж попался, нужно с достоинством принимать поражение. Ты заведомо обидел того, кто тебя слабее. Точно так же, как ты поступил сегодня с Нюсей. Извинись!

— Только после тебя, папа! — он плечи распрямляет, подбородок дерёт. Кадык у него дёргается. Трусит, но борзый. — Ты сегодня что говорил? Что был не прав и извинишься. Подай пример!

Он прав, но ярость застилает мне глаза. Я невольно сжимаю руки в кулаки и делаю шаг вперёд. И тут случается невероятное. Ива кидается и вклинивается между нами. Закрывает собой сына. От неожиданности я моргаю, не веря глазам.

Это выглядит… экзотично. Они почти одного роста с Ильёй. И телосложения — тоже. Ива — хрупкая, Илья — тощий. Он разве что в плечах её пошире будет.

— Не надо! Пожалуйста, — она что, думала, я его ударю? Я никогда не бью своих детей. Это вне моих правил. Но она об этом не знает, конечно же.

Я слышу, как сопит за её спиной Илья. Я его не вижу, и что он чувствует — не понять, но нужно поступить правильно.

Я делаю шаг назад, разжимаю кулаки. Смотрю девушке в глаза.

— Я прошу прощения за вчерашнее. Я вёл себя некрасиво и грубо. Мне бы не хотелось, чтобы раздоры и стычки стояли между нами. Мы можем дружить по-соседски. Ходить друг к другу в гости. Кате очень хочется дружить с тобой.

Это уже лишнее, но, поддавшись порыву, я стремлюсь убить двух зайцев: извиниться и приблизиться к Иве, следуя просьбе Самохина. Иначе мне будет сложно за ней приглядывать. А тут звёзды сошлись.

— Я не сержусь, — лицо у неё расслабляется и становится невероятно красивым. Утончённая. Глаза большие, великолепные скулы, губы притягивают взгляд. Ей идёт белоснежная мраморность кожи. Гладкая. Руки зудят попробовать на ощупь: действительно ли она такая, или это только кажется в неярком свете светодиодной лампочки. — Вам не стоило… мы просто немного не поняли друг друга. Как и сейчас. Вы ведь не собирались бить мальчика?

Она заглядывает не в глаза, а намного глубже, и мне это не нравится.

— Я не мальчик! — отскакивает от неё мой героический сын. Бурю пронесло мимо, можно теперь и из укрытия вылезти.

Ива не оборачивается. Продолжает смотреть на меня. От её взгляда знакомо кидает в жар. Хорошо что длинная футболка удачно скрывает нижнюю часть тела, иначе она бы поняла. А ещё хуже — мог увидеть и понять мой сын.

— Вы уже извинялись. Вчера. Правда, ваш сын не мог этого слышать. К тому же, вы говорили, а я забыла: вы не бьёте женщин и детей, что бы о вас ни говорили.

Ну, конечно. Я закатываю глаза и не могу удержать саркастическую усмешку, что касается моих губ.

— Старый сплетник Козючиц уже донёс?

Она удивляется. Глаза распахиваются ещё шире.

— Я видел вас на крыльце из окна, — плевать, что она подумает.

Илья натужно кашляет, давая понять, что он всё ещё здесь и нам не мешало бы обратить на него внимание. Мы с Ивой синхронно поворачиваемся в его сторону.

— Извините, — бурчит он, — я не хотел. Так получилось.

— Я понимаю, — говорит она, пытаясь и сына гипнотизировать своими глазищами, — хуже другое. Как ты попал в дом? Ведь здесь всё закрыто, я проверяла. Сигнализация.

— Не везде, — дёргает он плечом, и у меня волосы шевелятся на затылке. Она в этом доме совсем одна. А дом уязвим, как ни крути, если даже подросток способен в него забраться. — Я здесь не без спросу. Не подумайте, что я совсем наглый.

Хорошая заявочка. И про наглость — в точку. Совсем — не совсем, это ничего не меняет. Плохо, что он не может понять элементарных вещей. Словно на улице воспитывается. Столько усилий — и всё прахом.

— Мне дядя Серёжа разрешил здесь бывать.

Что?! Кажется, я совсем сына своего не знаю. Никогда не видел, чтобы он с Кудрявцевым общался. Но я мог и пропустить часть Илюхиной жизни. Работал, с детьми то няня, то бабушка, а мне не до них порой.

Меня задевает, что он рассказывает это Иве. Ей доверяет, мне — нет. Кажется, это больно. Не смертельно, но бьёт по самолюбию, а я в очередной раз думаю, что Илья — мешок с сюрпризами.

Не достучаться мне до него, не докричаться. Не хочет он меня в душу впускать, в мысли свои, дела какие-то странные. Взять хотя бы маньячное посещение дома Кудрявцевых. На какую-то наркотическую зависимость похоже. Он же сюда каждую ночь шастает, отрывая время от сна.

— Но дяди Серёжи больше нет, — голос у неё осторожный и мягкий. Хочется провалиться в него с головой. Тактика её отличается от моей. И, вижу, сына пронимает немного. — Ты бы мог рассказать мне. Я бы не стала запрещать тебе приходить. И не пугалась бы. Наверное, я была бы даже рада, что в доме не одна.

— Ты ничего не понимаешь! — огрызается вдруг Илья. И эта его злость, ершистость, переход на «ты» бесят меня, раздражают до ярких точек в глазах. — Ненавижу вас всех! — выкрикивает он с такой яростью и болью, что на миг меня пронимает его отчаяние.