Укради меня у судьбы (СИ)

Ива больше не спрашивает. Может, видит, как я сжимаю губы, чтобы ничего не ляпнуть лишнего. Это будут ненужные эмоции, застарелая боль, что, оказывается, никуда не делась. Незачем это ей. Она не заслужила бумеранга былых отношений, что давно канули в прошлом.

Постепенно я успокаиваюсь. Дышу ровнее. Слишком много всего всплывает брюхом кверху. Я думал, давно избавился от дохлой рыбы. Оказывается, это не так.

— Андрей… — я слышу в Ивином голосе вопрос. Но она не решается его задать. Боится меня? Я настолько страшный?

— Спрашивай, — выдыхаю, понимая, что это будет продолжение неприятного для меня разговора.

— Что с ней случилось? С матерью Ильи?

— Да ничего, собственно, — пожимаю плечами. — Ей захотелось другой жизни. Ей было скучно. Со мной… не очень весело, если ты успела заметить. Я не галантен. Не умею вести светских бесед и развлекать дам. В семье строг. Её это тяготило. Впрочем, как и вторую жену. Но во втором браке я не питал лишних иллюзий. Там было намного проще. Кристине хотелось денег. Я женился исключительно ради ребёнка. Это было честнее. Я не ждал чудес. И они не случились.

— Она жива? — вот что, оказывается, её волнует на самом деле. А не экскурс в мою неудавшуюся дважды семейную жизнь.

— Кто? — уточняю. Мне даже интересно, о чём спросит Ива. Немного забавно. Хочется улыбнуться, хотя это не то, что вызывает положительные эмоции.

Ива судорожно вздыхает, качает головой, затихает. Слова так и остаются не произнесёнными. Трусиха моя. Робкая девочка. Белокурый ангел нерешительный. Я бы не хотел, чтобы она меня боялась или страшилась.

— Если ты о Лидии, первой жене, то да. Лида жива. Если о Кристине, второй жене, то нет. Она погибла.

Ещё один судорожный вздох. Я вижу, как Ива неловко ёрзает на сиденье.

— Люди убеждены, что ты чёрный вдовец, — боже, она смелее, чем я думал. Наконец-то я даю улыбке прорваться. Она касается лишь уголков моих губ и глаз, что внимательно следят за дорогой. Я всегда вожу машину осторожно и правильно. Скучно и предсказуемо. Не лихачу и соблюдаю все правила дорожного движения. Это даёт шанс жить дольше. Я им пользуюсь.

— Кто я такой, чтобы запрещать людям так думать? Они сами домысливают то, что не было сказано. Хотя, наверное, отвечая на вопрос, кому-то из них я мог сказать, что мои жёны умерли. Даже наверняка я так и сделал.

— Но зачем? — Ива удивлена и огорчена. Какое живое, настоящее у неё лицо. Она снова напоминает мне Катю — непосредственностью и чистотой.

— Я не люблю, когда копаются в моей жизни.

— Извини, — закусывает она нижнюю губу. Замыкается на миг. Уходит в свою раковину.

— Тебя это не касается, Ива. Если бы я не хотел, то не стал бы разговаривать. Я не хочу казаться лучше, чем есть. Чтобы не рождать лишних иллюзий. Не хочу лгать, быть рыцарем. Я скучный, мрачный. Наверное, сухарь.

— Не наговаривай на себя, пожалуйста, — касается она пальцами моей щеки, и я теряю контроль.

Останавливаю машину. Целую её жадно. Со всем отчаянием и исступлением. Со всеми невысказанными чувствами, что бурлят во мне, ищут выхода, но пока я не могу позволить им вырваться наружу.

— Ива, — шепчу хрипло, очерчивая большим пальцем её губы. Во мне не просто пожар. Во мне доменная печь. Накал такой величины, что я сам себя страшусь.

— Андрей, — вторит она и успокаивающе проводит ладонью по лицу. Но меня это не успокаивает. Наоборот: заводит ещё больше. — Ты придёшь сегодня ко мне?

Я хочу отказать. Рано. Нельзя. Она такая нежная и хрупкая. А я такой большой и сильный. Но это сильнее меня. Во сто крат. Хочу довести её до оргазма, до всхлипов и стонов, до чувственной разрядки, когда забываются тревоги и уходят на второй план страхи и неопределённость завтрашнего дня.

Я смогу это сделать. Смогу подарить ей радость.

— Я приду. Обязательно, — обещаю и чувствую тоску, когда мы добираемся до посёлка и она уходит, прячется за стенами Кудрявцевского дома.

Будь ты неладен, Сергей Николаевич. Что ты за отец, если позволил свалиться на дочь таким испытаниям?

А с другой стороны я понимаю: не сделай он так, мы бы никогда не пересеклись, не увиделись, не узнали друг друга. Так что я ему даже благодарен, хоть и не могу не сердиться.

Я вернулся домой во внеурочный час. Раньше, чем всегда. И картина, которую я застаю, вводит меня в шок: наша новая няня таскает за ухо моего сына.

— Вон! — рычу я так, что напугал всех до полусмерти.

Катя смотрит на меня круглыми глазами. Няня краснеет до помидорного цвета, как не грохнется. Один Илья стоит бледный с пылающими ушами, одно из которых — явно краснее другого.

— Как вы посмели поднять руку на моего ребёнка? — холодная ярость льётся из меня потоком. — Я доверил вам их жизнь и здоровье, а вы их бьёте?

Няня молчит. Дети тоже.

— Катя, тебя Светлана Петровна тоже за уши таскала? — спрашиваю у дочери.

— Нет, папа, что ты. Она только по попке шлёпала, чтобы я не баловалась, — сдаёт няню с потрохами дочь.

И они молчали. Дочь и сын. Терпели почему-то?