Украду тебя у судьбы

Бледным призраком мелькает в голове Лида. Всё было не так. Я отдава, а она брала. Я почти ничего не получал в ответ. Довольствовался тем, что мне кидали, как собаке – кость. И тем ценнее, важнее то, что сейчас между нами происходит. Зарождается. Позволяет раскрываться и по-другому дышать. Это воздух доверия и единения. И я не хочу ни потерять его, ни отпустить.

Ива

Мы уехали утром. Ираида и Женя вышли нас проводить. Стояли за воротами и смотрели машине вслед. Немного тревожно и сжимается сердце. У меня их телефоны. И они будут звонить каждый день, но всё равно боязно их бросать. Они как дети, хоть и давно взрослые.

И ещё одна тревога – Ник. Он тоже смотрел нам вслед. Не знаю, заметил ли Андрей. Я не стала об этом говорить. И он, если и заметил, промолчал. Не знаю. Двойственное ощущение. От его слов. От его постоянного присутствия в моей жизни. Странно. Всё очень странно. И я не хочу об этом думать сейчас.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я волнуюсь. Впереди – другая жизнь. Снова придётся войти в вираж, что-то изменить, к чему-то привыкнуть. Но это мой выбор. И его я сделала куда осознаннее, чем когда опрометчиво удрала из больницы с Репиным.

– Ничего не бойся. Я всё решу, – Андрей чувствует и понимает моё настроение. – А если не решу, значит мы всё сделаем и преодолеем вместе.

Вместе. Это трогает меня до слёз. Вместе – это надежда на то, что у нас действительно всё получится.

Уже на подъезде к городу у меня звонит телефон.

– Я бы хотел с вами встретиться, Ива, – говорит Самохин, как только я отвечаю на звонок. – У нас с вами остались незавершёнными кое-какие дела. Вы пропали и не отвечали на звонки. У вас всё в порядке?

– Да, у меня всё хорошо, – говорю, бросая взгляд на Любимова.

– Приезжайте ко мне в офис, – у него всё тот же усталый, словно поросший пылью голос. – И, если можно, одна.

Самохин

Он смотрит в окно и ждёт. Знает: девушка обязательно приедет. Может, не сегодня. Но он всё равно ждёт. Это несложно на самом деле. И не тяготит.

В его жизни почти ничего не изменилось. Где-то там, в неизвестности, его жена и собака, которых он так и не решился вернуть. Наверное, потому что не чувствовал спокойствия и безопасности.

Меч на одной ниточке продолжал висеть, и никто не знает, когда нить либо не выдержит груза и порвётся, либо истончится со временем и распадётся. А острие вонзится, поразит, нарушит равновесие, которого, по сути, нет. Видимость. Фикция. Со временем Самохин научился чувствовать опасность, как зверь. И чутьё его почти никогда не обманывало.

Иванна, естественно, приехала не одна. Он морщится, глядя, как она выбирается из машины Любимова. Однажды он доверился этому человеку. А он всё сделал неправильно: и запись его не использовал, где надо, и девушку сберечь от потрясений не сумел. Самохин не любил ошибаться. В Любимове он ошибся.

Не важно, какие мотивы двигали этим человеком. Халатность ли, осторожность ли. Он не мог не понимать, чем Самохин рисковал. И чёрт бы с ним – со стареющим нотариусом. Но то, что он не внял гласу разума, не смог обеспечить безопасность Кудрявцевой, перечёркивало и хорошее отношение и подспудную веру в жёсткого, но справедливого Любимова.

Самохин по-прежнему не верил и Никите Репину. Да и вся их семейка – странная. Но туда ему не подобраться: слишком мощные границы, а доступ – только для избранных.

Дмитрий Давыдович не передал записку от Любимова. Не смог. Потому что сейчас считал, что Андрей Ильич потерял возможность не то, чтобы девушку красть у судьбы, но и находиться рядом. Не достоин. Да, Самохин не любил компромиссов. Уже не любил и старался их избегать. Слишком много возни.

Да и сама записка – смех один. Дикий пафос. Собачья чушь. Он не думал, что Любимов способен написать подобное дерьмо. Пустить пыль девчонке в глаза – много умений не нужно. К сожалению, неискушённые девицы очень падки на подобные жесты и громкие слова. Может, поэтому он решил и поговорить, и ударить больно. А без этого – никак.

– Заходи, Ива, – говорит он, как только в дверь робко стучатся.

Она заходит осторожно. Она всегда так ходит, словно боится рассыпаться. Впрочем, он знает её тайну. Кудрявцев говорил. И поэтому тоже он не может подвести друга.

– Здравствуйте, Дмитрий Давыдович, – Ива улыбается робко, но открыто.

Какая сложная судьба. И как много ей ещё придётся испытать. Чёрт побери, он ничуть не лучше Любимова, если думает о судьбе.

– Присаживайся, – машет он рукой в сторону офисного стула. Мягкий, чёрнй, бездушный. Похожий как две капли воды на своих собратьев.

Самохин барабанит пальцами по столу, не зная, с чего начать. Он не стучит громко, а будто касается клавиш на пианино – почти невесомо. Это внутренний ритм. Совсем не обязательно его показывать перед другими.

– Я так понимаю, вы ничего не стали делать с отцовскими деньгами. Не получили их. А зря. Думаю, нужно заняться этим. Оформить всё, как положено. А потом я бы посоветовал уехать отсюда. Подальше. Вы, кажется, собирались в клинику? В Германию? Самое время вылечиться и начать новую жизнь.