Украина. Анатомия катастрофы

В итоге украинское общество на каком-то этапе полностью утратило иммунитет к правой и ультраправой идеологии, которая быстро охватила и поразила весь больной политический организм страны. Поставьте в такие «лабораторные» условия любую страну – и через десятилетие «эксперимента» она будет «правой». В течение «нулевых» годов в Украине проходила обвальная маргинализация «статусных» левых партий: КПУ, СПУ и ПСПУ – хотя стоит подчеркнуть, что их лидеры сами несут за это огромную долю ответственности, вступая в соглашательские сделки с Кучмой, Ющенко, Тимошенко, Януковичем и полностью отказавшись от классовой программы в пользу консервативной православно-пророссийской риторики. В этой ситуации растущее из года в год социальное недовольство находило выход в симпатиях к правому популизму, который обвинял во всех проблемах общества «невыкорчеванное наследие совка», а также происки внешних и внутренних «врагов нации». Людям внушали, что Украина может быть спасена только усилиями националистического режима, готового проводить в жизнь радикальные рыночные реформы – например, по грузинскому образцу, который всячески рекламировали украинцам. Все это сформировало почву для идейно-политического альянса ультраправых и либералов, где первые были силовой составляющей уличных протестов, а вторые обеспечили им легитимность насильственных действий, поддержку СМИ и сочувствие международной общественности. Такова была формула победы «майдана». И цементирующим элементом этого союза, который щедро благословили представители фрондирующего против Януковича крупного бизнеса и западные грантодатели, был именно воинствующий, фундаменталистский антикоммунизм.

Естественно, ослабленные и малочисленные левые не имели в такой ситуации никаких политических шансов и никак не могли повлиять на идеологически и политически враждебное им движение. Влияние и ресурсы левых и правых были попросту несравнимы – другое дело, что непарламентское левое движение Украины, которое увязло в бессмысленной междоусобной вражде, тоже несет за это свою вину. В этом несоответствии сил, кстати, заключено важное отличие «евромайдана» и «болотных» протестов. Посетив «Марш миллионов» в Москве, я писал, что «красная колонна», в которой мы тогда шли, будет невозможной на новом киевском «майдане» – по причинам, о которых я только что рассказал.

Этот «майдан» был обречен быть правым и обречен на победу – не важно, в 2014 году или годом позже – потому, что все предпосылки для его успеха формировались не один год, и не было никаких общественно-влиятельных сил (в лице популярных левых антифашистских и антикапиталистических партий или движений), которые могли бы противостоять правым в борьбе за общественное сознание и за улицу. «Войско, долженствующее победить, сначала побеждает, а потом ищет сражения», – знаем мы из Сунь-цзы. Можно сказать, что майдан победил задолго до своего начала – в те дни, два года назад, просто произошел качественный скачок, который оформил эту победу практически, в политическом смысле. Изменить его идейно-политическую природу, траекторию его развития на тот момент было нельзя – даже если кому-то очень хотелось в это по-маниловски верить. Можно долго поливать кактус апельсиновым соком, но на нем все равно вырастут колючки, а не апельсины. А два плюс два будет четыре – даже если кто-то надеялся на другой результат. Он просто не учил арифметику.

– Я понимаю, что история не знает сослагательного наклонения, но все же… Что должно было быть сделано уже после переворота 21 февраля, чтобы единая украинская государственность была сохранена? Или откол Крыма и война на Донбассе были предопределены вмешательством путинской России?