Южная Осетия признала ДНР. Прекрасно. Между странами можно установить теперь легальные дипломатические отношения. Осетины — идеал мужества, чего еще ожидать от прямых наследников древних господ Евразии — воинственных скифов и сарматов.
Хмурый, еще один рядовой русский герой. Держись, Хмурый! Американский империализм мы уничтожим. И его пособников, где бы они ни находились. Ты только держись…
О православном Евразийстве
1. Термин «православное евразийство» стал все чаще использоваться хунтой для квалификации мировоззрения Новороссии. Явно с подачи Вашингтона. Термин, на мой взгляд, вполне корректный.
2. (Почти) все исторические евразийцы были православными русскими патриотами. В отличие от славянофилов и вслед за К. Леонтьевым они, однако, скептически относились к единству всех славян, полагая (совершенно справедливо), что культурные, конфессиональные и исторические различия внутри славянского мира чаще всего важнее этнолингвистической близости славянских народов. При этом они подчеркивали, что к Русской Цивилизации (яростными апологетами которой они были сами) относится и ряд неславянских народов (тюркских, кавказских, сибирских), связанных с нами единством судьбы.
3. Неоевразийство уже в 90-х годах в нашей группе добавило к этому геополитику (Суша против Моря как Евразия против Атлантики, евразийцы против атлантистов) и традиционализм (Традиция против современного и постсовременного мира).
4. Все это и является на самом деле идейной основой Новороссии. Во-первых, постановка во главе угла именно православной идентичности в религиозно-культурном смысле (против украинского церковного национализма и униатства, а также против либеральной теории прав человека и защиты сексуальных меньшинств). Во-вторых, евразийское (в геополитическом смысле) противостояние Юго-Востока бывшей Украины атлантистскому крену Запада и Центра (Евромайдан был чисто атлантистским). В-третьих, антилиберальная направленность Новороссии — против гомосексуальных браков, за традиционные ценности, против либерализма и процентного капитала. И наконец, символическое присутствие в рядах Армии Новороссии добровольцев из Осетии и Чечни: единство судьбы.
5. Далее самое интересное. В остром цивилизационном противостоянии с десятками тысяч убитых, авианалетами, артиллерийскими обстрелами мирных городов со стороны киевской хунты и атлантистских карателей Россия мыслится как оплот Православия и евразийства, а сама Новороссия — как передовая линия борьбы православного евразийства с атлантистским либерал-нацизмом. И в сознании бойцов Новороссии, ее политических лидеров, ее граждан преобладает именно такая модель: идет битва России и Запада, Православия и антирелигиозной современности (как минимум антиправославия), Русского Мира и его врагов, Евразии и Атлантики. А вот в самой России такое же понимание ситуации? У широких масс и патриотов — да, такое же. Но только не в элите. Значительная часть российской элиты — модернисты и постмодернисты, атлантисты и либералы. То есть они не представляют большого народа (напротив, презирают его — пятая колонна открыто, шестая — тайно), но живут как малый народ, интегрированный в глобальную сеть атлантизма, либерализма, мирового капитализма и постмодерна. Как сетевой народ.
6. Но. В России православное евразийство пребывает в пассивном, имплицитном состоянии. Оно не выходит на уровень сознания, так как не сталкивается с прямым и откровенным экзистенциальным врагом. Россия огромная, и повседневная жизнь россиянина наполнена мириадом бытовых технических деталей, не позволяющих задуматься о мировоззрении. Сверху же раздается что-то приблизительное и невнятное, в духе коанов. Что можно толковать как угодно — и в православно-евразийском, и в атлантистски-либеральном ключе. А вот в Новороссии уже нет. Когда людей массово истребляют по культурному, религиозному и мировоззренческому признаку (а делают это славяне), то возникает острая потребность в определении идентичности. Поэтому в Новороссии православное евразийство переходит из имплицитного в эксплицитное состояние. Поэтому и внимание к Православию и евразийству (геополитике) в Новороссии повышенное. Здесь это не слова, это война. Это вопрос жизни.