Украина: моя война

Самая сложная тема для геополитика, который точно знает, что и где, — это ответ на вопрос — когда? Здесь геополитика заканчивается и начинается история — со всей полифонией своих версий. У истории есть гармония, есть секвенция базовых аккордов, но есть и множество линий импровизации. Если объединить геополитику, как науку о качественном пространстве, с историей, как наукой о качественном времени, мы получим универсальный инструментарий. Что такое историческое событие? Это нечто, что дано нам как смысл. Бессмысленных событий не существует, или как минимум они не попадают в историю. А смысл складывается из пространственного (Raumsinn Ратцеля) и исторического (Zeitsinn компонентов). В структуре чистой геополитики временной момент не помещается в центре внимания. Именно эта жертва временем и в пределе таймингом событий делает эту дисциплину строгой. Стоит только включить фактор времени, как общий научный фрейм оказывается из безусловного произвольным.

Поэтому геополитический подход к таймингу процессов, развертывающихся сейчас в Новороссии, не может претендовать на безупречность. Это гипотеза. И тем не менее попробуем это проделать.

Вначале еще (в тысячный раз) напомним геополитический контекст Новороссии. Украина есть территория, где пролегает граница между Европой и Евразией, прямо по середине. Юго-Восток (Новороссия) — Евразия. Центр и Запад — (Восточная) Европа. Юго-Восток часть Русского Мира. Центр и Запад — часть мира восточноевропейского, русская идентичность там не столь ярко выражена.

Сегодня Европа есть территория, политически оккупированная цивилизацией Моря, США. Потому Евромайдан был атлантистским. Против атлантистской хунты восстал евразийский Юго-Восток с ярко выраженной русской и православной идентичностью. Сейчас атлантистский украинский Запад с поддержкой США и отчасти Брюсселя атакует евразийскую Новороссию. Это понимает З. Бжезинский, и именно он яснее всего разработал план отрыва Украины от России, который реализуется сейчас. Это столь же ясно понимаю я, как основатель евразийской геополитической школы. Мы с Бжезинским имеем дело с одной и той же реальностью, но видим все с прямо противоположными знаками. То, что для него плюс, для меня минус, и наоборот. Он — Море. Я — Суша. Шахматная доска — Украина. Когда я встречался с ним в Вашингтоне, где он подписал мне свою книгу The Choice с ироничным пожеланием поменять взгляды на прямо противоположные, Бжезинский прямо сказал, что понимает шахматы как игру для одного. То есть в случае Украины это значит: атлантисты совершают переворот в Киеве, а Москва это проглатывает, как так на той стороне шахматной доски никого нет. Конечно, кто-то есть, но тот, кто есть, не умеет играть в геополитические шахматы, а если и умеет, то играет за США. Бжезинский конкретно имел в виду шестую колонну в российском рукодстве. В период президентства Медведева Бжезинский посещал Москву при посредстве Игоря Юргенса и увидел в Медведеве того, кто и являлся бы, по его представлению, оптимальным «игроком» со стороны Москвы — он либо не вмешивался бы в игру атлантистов, либо подыгрывал им. С этим все ясно.

Поэтому Запад начал Евромайдан, полагая, что на том — евразийском — конце сидит тот, кто либо не умеет играть, либо подыграет. Обратите внимание — «шахматы, по Бжезинскому, игра для одного». Это значит, есть только одна геополитика — атлантистская, а все остальное либо не существует, либо это «фашизм» и «великодержавный шовинизм».

Далее последовал Крым. Для Запада это было пощечиной. На том конце оказалось не пустое место, а евразийский игрок. Путин поступил так, как он должен был бы поступить по геополитической логике. Отсюда и появилась тема устойчивого сближения в западной прессе Путина и меня, как евразийского геополитика, чьи идеи на Западе известны. Мои теоретические работы по евразийству проясняли действия Путина, так как полностью укладывались в евразийскую логику (шахматы — игра для двоих) и совсем не укладывались в логику, где Москва (Суша) представлена шестой колонной (Юргенс и «шахматы — игра для одного»).

Теперь о тайминге присоединения Крыма. Это присоединение произошло в тот самый критический момент, когда это только и было возможно сделать бескровно и эффективно. Молниеносность действий, стремление успеть до выборов в мае в Киеве, решительность и необратимость всех шагов — то есть ответственный и четко структурированный евразийский праксис — впечатлили всех. Это был грандиозный успех евразийской геополитики: Суша дала адекватный ответ на вызов Моря. В крымском деянии пространство (крымская часть Русского Мира) было включено в ясную и прозрачную структуру русской истории. Это и получило название Русской Весны. Тайминг был весенний.