Украина скаче. Том I

– Зачем лоб целовать, в губы, в губы надо целовать, как на западе. – Нудельман обиделась. Она, правда, знала, что Пейетт импотент и ничего не может, если только обслюнявить, но все – же такое поведение ей показалось дерзким. – Я иду на Майдан раздать голодным пирожки. А ты обзвони журналистов, пусть работают, пишут, фотографируют, снимают на видео, а потом транслируют на весь мир: миротворец Виктория Нудельман оказывает помощь украинским восставшим в борьбе за демократию.

Она тут же набрала номер Яйценюха и приказала быть на Майдане.

Как только она появилась в толпе, огороженной мешками, набитыми снегом, которые должны были превратиться в ледяные глыбы с наступлением температуры ниже двадцати градусов, спинками от кроватей, старых ванн и колючей проволоки, Виктория полезла в сумку.

– Нула, Нула! – заревела толпа.

– Пирожок, пирожок, – пыталась произнести она, но голос толпы, где было много пьяных, заглушал ее.

– Нула, дай свой пирожок, мы американок не пробовали.

– Моя даст, даст пирожок. Моя подойдет и даст. Пирожок сладкий, соленый, медовый вперемежку с виски, как любят в Америке.

– Нула, Нула! К нам, к нам. Ты баба – во!

Она поняла, что это все мужские голоса и что эти голоса выражают, только догадывалась.

– Мой пирожок – дипломатик. Пирожок кончается и я уходить.

– А ты не уходи! Оставайся с нами. У нас не хватает баб. На весь Майдан только пятьдесят проституток.

– Не сметь! – зашипел Яйценюх. – Госпожа Нудельман Виктория это…это…Госдепартамент США. Госдепартамент вас кормит, одевает и по сто долларов в день платит. Так что молчи, свора!

30

В этот раз Виктор Федорович вышел на работу в семь утра. Как и в прошлый раз, он был не в духе. и этому способствовало много причин. Не ладилось в государстве по всем направлениям. Надежда на то, что толпы на Майдане пошумят, пошумят и разойдутся, похоже, не оправдалась. Майдан перед новым годом поредел, но после праздников быстро пополнился, стал еще многолюднее, крепче и более агрессивнее. Бандеровцы, как тараканы на кухню в ночное время, когда хозяева спят, наползли со всех сторон. Получился огромный цыганский табор, в котором все кипело, бурлило, а в районе девяти утра выходило на работу, а точнее на бой с правоохранительными органами в лице плохо вооруженных молодых ребят, стоявших стеной за окнами Януковича.

Депутаты националисты в Верховной Раде заметно обнаглели, чаще устраивали драки, ломали оборудование, мешали принимать любые законы, руководствуясь принципом: чем хуже – тем лучше. Они были пока в меньшинстве, но депутаты от правительственной партии были растеряны, как и их президент.

Президент сам себе задавал вопрос, что делать, и не находил ответа. Эта, надоевшая ему самому капля крови, мешала принять любое, даже безобидное решение. Она мешает спать, дышать, она нарушила аппетит и вообще ведет к тому, что это мягкое кресло придется покинуть досрочно.

Виктор Федорович неважно спал в эту ночь. Но после двух чашек кофе, он, как обычно, пришел в норму, и у него появилось так много дел, что голова стала пухнуть. Какие-то швабы из Евросоюза стали напрашиваться, китайцы тоже подали заявку на прием делегации, снова прилетел из Варшавы Квасневский, а руководитель фракции Ефремов, стал требовать приема, дабы обсудить сложившуюся ситуацию в Верховной Раде.

Едва он приступил к составлению плана работы на сегодняшний день, как на пороге, без каких-либо согласований, как старая ведьма, появилась Виктория Нудельман.

– Hi, Victor! I, too, Victoria, and it means victory. I suggest that it was a total victory two Viktors. (Привет, Виктор! Я тоже Виктория, а это значит победа. Я предлагаю, чтоб это была наша общая победа).

Виктор Федорович вскочил, намереваясь пожать руку незваной гостье, а потом трясти ее долго, долго, низко наклоняя голову, но Виктория подняла руку, раскрыла широкую, как зонтик, ладонь.

– Виктор, сидеть, сидеть. Мне не нужны эти славянские этикеты, хотя я и сама… славянка с еврейскими корнями и я этого не стыжусь; мои предки выходцы из Бессарабии. Правда во мне уже ничего еврейского нет, я не люблю, а признаться, иногда и презираю этот народ. Евреи – дурной, злой народ. И ты, Виктор, часть этого народа. Ты без него – ноль без палочки. Если бы ты был более цивилизованным, ты бы вошел в Евросоюз с потрохами вместе со своим неполноценным народом, но ты упустил этот шанс. Да, может твой народ, твои люди чистили бы туфли, стирали белье, выносили горшки от немощных стариков цивилизованной европейской нации, а потом, спустя пятьсот лет сами стали бы цивилизованными, как жители запада. Через это надо пройти, Виктор. А ты потянулся к русскому медведю и еще тысячу лет придется ждать. Почему ты так поступил, Виктор?

Виктор Федорович сложил ручки и виновато произнес:

– Виноват, госпожа Нудельман. У нас так: хотим, как лучше, а получается, как всегда.