Украина скаче. Том II

Человек легче и быстрее прозревает, когда такому прозрению способствуют обстоятельства: уговоры, пропаганда так не действует, как те или иные события, когда гнилое нутро твоих кумиров выходит наружу. Если бы Вальцманенко обладал умом хотя бы слесаря второго разряда, он никому не позволил бы чинить расправу над теми, кто выжил при помощи протянутой руки со стороны кого бы то ни было. А он создал образ врага, он высосал его из пальца.

– Пачему не прошла третья волна мобилизации? – Стукнул он кулаком по крышке стола. – Кто виноват? Полдурак – ты? Я тебя уволю, но перед тем, как издавать Указ, тебе кое-что отрежут и пошлют супруге в целлофановом пакете.

Полдурак встал, руки по швам, прослезился и свалился на пол. Его тут же подняли два жирных генерала.

– Сиди и слушай, – рявкнул лидер нации. – Теперь я знаю, кто виноват. Это военкомы. Они виноваты. Пущай они отправляются на восток принимать участие в боевых действиях, а на замену им, надо отправить офицеров с одной рукой и одной ногой, получивших ранения в боях за неньку Украину. Слава Украине! Хайль! Зиг хайль, зиг хайль!

Бывший министр обороны Киваль, поднял руку: позвольте доложить.

– Докладывай, черт с тобой. Ты всегда несешь какую-нибудь гадость. Давай, трави.

– 438 бойцов вышли из окружения, и перешли границу с Россией. Есть опасность, что они там и останутся. Связи с ними никакой. А если они там останутся, попросят политического убежища, что нам делать, господин президент, Верховный Главнокомандующий всех родов войск и наш любимый наставник. Мы без вас, Вальцманенко, ни туды, ни сюды, что прикажете делать?

– Молчать. Этого не было в природе. Чтоб наши доблестные солдаты сдались врагу, да еще примали лекарства. Да их россияне отравят, а может уже отравили, вы это понимаете, Кивалкин – мигалкин? И почему вы это сказали? Разве вы не знаете, молчанье – золото. Это еще Степан Бандера сказал. Он был великий человек. Галатей, то есть Полдурак, ты пришел в себя? Пришел. Когда будет парад победы в Севастополе?

– Через месяц, полтора, два, через год. Мы там уже роем траншеи, примеряем, где будут стоять палатки. Как только закончим на Юго-востоке, сразу в Крым победным маршем – ать-два, ать-два. Население Крыма за нас, с кольями – за нашей спиной. А когда мы изучим их лояльность и по винтовке образца 93 года выдадим. Так что из Симферополя прямиком в Севастополь. Коль обещал, так выполню, господин президент. Ваш министр обороны слов на ветер не бросает. Я не то, что мой предшественник Кивалов: возьмет одного террориста в плен, а вам докладывает – тысяча.

– Я протестую. Это он, все он искажает информацию, – хочет завести вас в заблуждение. На восточном хронте мы будем воевать ишшо три года, – произнес Киваль, рискуя остаться без должности.

59

В подвале едва мерцала единственная керосинка, слабо освещая подземное царство. Нельзя было подогреть воду, сварить кашу ребенку: не было тока, не хватало воды, заканчивались продукты. Саша сидел в темноте, опустив голову, ни во что не вмешивался, ни к кому не подходил. Он получил полномочия премьер-министра на днях, его в лицо пока никто не знал. Это позволило ему спокойно проанализировать обстановку всего региона и этой бесперспективной войны за освобождение от галичанских нацистов в целом.

Так получилось, что мы стали заложниками, – думал он. – Надеялись на весь Юго-восток, но мужики Юго-востока струсили, предали нас, они решили: пусть дончане завоюют свободу, а мы потом присоединимся. И шахтеры нас не поддержали: они предпочли валяться в уютных кроватях под бочком у грудастых жен, получать зарплату, жить на широкую ногу, а пролетариат пусть воюет. И россияне подвели, обещали не оставить нас в беде, но с главным не спешили, а ведь достаточно было одного хорошего удара и хунта бы развалилась. А теперь уже вроде и хотелось бы, да нельзя, трусость одолевает. Весь мир ополчился на Россию. Этот темноволосый, белозубый Бардак сумел собрать вокруг себя всех мировых лидеров, готовых пустить в ход оружие, чтобы не дать в обиду кучку злобных гомиков сомнительного происхождения, которых он же, Бардак, посадил в золотые кресла в Киеве.

Надо принять, испить чашу поражения, как она ни позорна. Никому больше нет веры, в том числе и России, хотя Россия – наша единственная опора.

Он думал почти всю ночь и ничего не мог придумать иного, кроме, как выступить с заявлением о готовности к миру. Под утро он заснул и видел кошмарный сон. Он метался, стонал, ему не хватало воздуха. Он поднялся на горку, увидел знакомого молодого человека, подошел, чтоб пожать руку, а тот говорит: магарыч с тебя. Помнишь, я недавно из воды тебя вытащил?

– Да, помню. А что, бутылку?

– Сойдет.