– Стрелять некому. Нужна повторная мобилизация. Кроме того, целые полки переходят на сторону русских, потому что те их откармливают, а потом отпускают по домам. А то и у себя оставляют и хорошо платят.
– Ты их всех, кого москали отправили по домам, возвращай обратно…в штрафные батальоны.
– У нас нет штрафных батальонов.
– Так создай, кто тебе мешает? Ты же министр обороны, а не х… собачий. А их родителей штрафуй, отбирай у них земельные участки, пусть на голодном пайке сидят. И смертную казнь надо ввести за измену Родине. Жаль, Верховная Рада ушла в отпуск.
– Есть обнадеживающая новость, господин президент. Теперь беженцев, которые направляются в Россию, мы отстреливаем. Мы это сваливаем на террористов, но… вчера отстреляли около трехсот беженцев, в основном женщины и дети. И нас засняли, так сказать, мы засветились. Мы собрались догнать отщепенцев и изничтожить пленку, но не получилось. Теперь жди шкандала. Как вы к этому относитесь?
– Положительно, только положительно. Нечего пополнять население враждебной нам стороны. А что о нас говорят, не так важно. Мне важно только мнение Бардака, а он в отпуске. Трахается с бабами.
– У Бардака тоже проблемы. Все негры восстали, застрелили одного негритоса
– Мы можем послать туда батальон Яруша для усмирения смутьянов. Ты должен будешь подготовить Указ.
– Сначала Указ, а после я уже издам приказ.
– Не возражаю, – сказал президент. – Как только Бардак позвонит и попросит, вернее, потребует, я последнего солдата пошлю на помощь нашему неизменному дорогому другу. У тебя, что-то еще?
– Так много всего было, когда я сюда ехал, а теперь…. Вы так своими умными словами все перемешали в моей голове, что я, право, не решаюсь, а то еще напортачу…
– Тогда в другой раз.
– Спасибо, господин президент. С вами легко работать. Мне с моими подчиненными гораздо труднее. Честное слово.
Президент выставил левую ногу.
– Целуй!
– О, для меня это великая честь!
66
Никто не испытывал таких страданий, как простые люди, находящиеся в горниле гражданской войны, затеянной киевской хунтой. Хунта доставила на донецкую землю страшное, разрушительное оружие с целью уничтожить население этой части страны, дабы освободить территорию для добывания сланцевого газа американцами.
Если все горит, как высохший на солнце хворост, если разлетаются в разные стороны кирпичи зданий, если летят фосфорные снаряды, – может ли устоять человек в этом аду?
Каратели, и особенно те, кто платит за каждый выстрел, за каждое разрушенное здание, за каждую голову, пытаются свалить все беды, все преступления на несчастных, на убиенных, дескать, это сепаратисты преступники, почему они не погибли прежде, чем мы ввели танки, системы Град, прежде, чем мы стали сбрасывать на них фосфорные бомбы? Им удалось заморочить мозги части общества, которое, очевидно, под бременем страха кивает пустой головой в знак согласия и даже пищит: да, истинно так, сепаратисты.
Ополченцы – мужественные люди, они, молча, идут на смерть, чтоб каратели не оскверняли своими извращенными душами и дикими нравами, их землю.
Вальцманенко останется самым кровавым президентом в украинской истории, его натура посрамит его род до десятого колена. Он и не знает об этом, ему кажется, что убивать невинных – это чудесная профессия, а выполнять капризы злобного заокеанского
Но возмездие уже начинает подкрадываться к нему, предсмертные крики детей и матерей скоро лишат его сна, а потом и рассудка.
А пока он занят мыслями о параде победы в Киеве, он не понимает, что это парад крови собственного народа, парад гибели детей и матерей, и что матери виноваты перед государством так же, как и их грудные дети. Для профессионального убийцы само убийство это игра мускул, это радость и само возвышение в собственных кровавых глазах.
– Аллё, это звонит Яйценюх! Я слышал, что ты задумал провести в Киеве парад победы над сепаратистами и их приспешниками, а точнее, над москалями, над Потиным, а то он слишком задирает нос. А этот парад – пролог парада победы в Севастополе, как нам обещал этот придурок Галатей? Конечно, тебя интересует, во сколько это обойдется. Так вот я те скажу: пятьсот