Украина.точка.РУ (СИ)

С первого взгляда было ясно, что дом, как минимум, наполовину пуст: во дворе, больше походившим на каменный колодец, стояла всего лишь одна машина, да и то со спущенными колёсами, которые поросли легкомысленными одуванчиками. А ведь в былые времена каждый жилец имел своё место для стоянки, но это уже детали, подтверждающие выводы: жильцы сбежали давным-давно, ещё весной, когда начал бузить майдан.

Не задерживаясь ни на мгновение, не поднимая головы и не излучая радость, как заблудившийся турист, Цветаев подошёл к подъезду и с облегчением вздохнул, хоть в этом повезло: домофон был сломан. В фойе среди пыли и запустения сидела консьержка и вязала на ощупь.

– Опять вы?! – спросила она с упрёком, откладывая спицы и выключая маленькое портативное радио, которое успело проорать: «Мобілізація – це наш єдиний шанс на порятунок! Україна, або смерть!»[113]

– Да, это я! – на всякий случай подтвердил Цветаев, прикинувшись неизвестно кем.

Консьержка надела очки посмотрела поверх них и подтвердила:

– Опять вы!

– Как видите, – потупился на всякий случай Цветаев.

– Ну что с вами сделаешь! – консьержка поднимаясь с трудом, опираясь на руки. – Ходят, ходят, по десять раз на день ходят, а мне покой нужен!

Цветаеву захотелось оправдаться, что он здесь впервые, что если бы не нужда освободить Орлова, он бы и носу сюда не казал, но, естественно, передумал. Консьержка ещё раз с сомнение посмотрела на него и воскликнула в сердцах:

– Идемте! Лифт-то у нас не работает, – объяснила она сдержанным тоном. – То вам нравится, то вам не нравится! А что, нет? Объявление висит, там всё написано! Телефоны, адреса владельцев!

– Объявления я не разглядел, – признался Цветаев.

– Никто не смотрит на объявление. Все хотят видеть! А у меня ноги больные, – пожаловалась на тон ниже, кряхтя, вползая на второй этаж.

Она переваливаясь, как утка. Пахло от неё прогорклым запахом и ещё чем-то, не поддающимся объяснению.

– Ты не знаешь, как колени лечить?

Вдобавок ко всему прочему у неё было астматическое дыхание, как у старой гармошки.

– Меньше ешьте жирного и печеного, проживёте до ста лет! – машинально ответил он, соображая, как половчее избавиться от неё.

– Вы думаете?! – обрадовалась консьержка, неестественно ловко замирая на ходу.

– Ха! – воскликнул Цветаев, поворачиваясь к ней. – Я уверен!

Он хотел разразиться длинной речью на предмет лечения подагры, даже открыл было рот, но передумал: обстановка была не та, да и слушательница не располагала. У неё на лице было написана, что она любительница котлет, пельменей, отбивных, сала с чесноком и жирнющего борща с жирнющей, домашней сметаной. Кто по доброй воле откажется от такого счастья?

– Дальше я не пойду! – сказала, отдуваясь, консьержка. – Тебе какой этаж нужен?

– А какой можно?

Он старался ускользнуть от её подозрений, сделаться незаметным, покладистым, как ленивиц.

– Можно любой! Постой, – она снова посмотрела на него поверх очков. – Где я тебя видела?..

– Я же приходил…

Бесцветный голос не должен выдавать характер его обладателя.

– Да-да… – ответила она с сомнением. – Из?..

– С востока, – словно нехотя подтвердил он.

– Много вас ездят, скупают? – покачала она головой. – Потом перепродавать будешь?!

– Нет, что вы! Давно мечтаю жить на Крещатике!

– Да?! – с недоверием посмотрела она на него. – Впервые такого дурака вижу! Но ты был в костюме и панаме!

– Переоделся. Дочка настояла, понимаете ли.

Робость, построенная на бесхребетности. Таким он представлял себя сейчас, таким она его и запомнит, вернее, не вспомнит: кому нужны бесцветные люди, к тому же перепуганные войной.

– Понимаю, понимаю… – задумчиво согласилась консьержка и тут же переключилась на привычное, – у нас здесь грязно, а по ночам крысы бегают. Думаешь, я бы сидела за гроши? Но где теперь работу найдёшь?

Она вопросительно уставилась на него, словно он, раз заикнулся насчёт колен, должен был ответить и на все остальные вопросы.

– Не сидели бы, – согласился он, – и не нашли бы.

– Все разбежались… – она сделала паузу, с тревогой прислушиваясь к тому, что уже отшумело – к майдану, к тому прошлому, за которое рвали душу. – Здесь в марте такие страсти кипели!

– Шекспировские? – мягко пошутил Цветаев.

– Они самые… – отдуваясь, согласилась консьержка. – Все и мотанули. Меня караулить оставили. А квартиру выбирай любую.

– А можно, восьмой этаж?

– Прошлый раз ты хотел пятый с видом на улицу? – округлила она глаза.

– Дочка передумала, восьмой, с окнами во двор.

Консьержка с сожалением посмотрела на него:

– Под крышей?

– Под крышей.

– Во двор? – не поверила она, потому что ни одни здравомыслящий человек не будет селиться в такую дыру с видом на вонючую улицу.

– Во двор, – прошептал Цветаев так скромно, что она едва расслышала, – чтобы тише было, – утешил он её.

– Во двор тише, – по-житейски согласилась консьержка. – Иди смотри, – она взглянула на Цветаева, как на больного, и снисходительно протянула связку ключей. Что возьмёшь с неразумного русского? – Только там эти хотят…

– Кто? – спросил он, не выходя из образа.