Украина в Берлине

«Парень встаёт на принесённый табурет: озорницы награждают прикосновениями его выраженную мужественность, — майн шетцхен, всхохотнув, подарив мне выразительный взгляд, вновь смотрит на страницу: — Меж тем из рук в руки передаётся довольно объёмистый чайник… Прелестницы принимают перед парнем беззастенчиво-притягательные позы, он поедает глазами гибких вожделеющих чаровниц. Миг — чайник повешен.

— Держит! Держит, о-ооо!!!»

Оксана заливается рвущимся против воли сдавленно-взволнованным смехом, хмурится, напирает на меня вопросом:

— Это всё придумано?

— Ну уж нет! — я уязвлён не на шутку, ибо описал правду и горжусь тем, что передал эффект присутствия.

— Писать это могут только ненормальные, — продолжает шпынять меня Оксана. — И кто это читает? Такие же.

Опять опускает взгляд в книжку, хочет прочесть с осуждением, но в голосе заворожённость:

«Она нехотя отнимает цветок от губ, аккуратно помещает его ниже мыска и зажимает стебель меж ног… То, чем парень так горд, находит цветок».

— На пизде! — вырывается у Оксаны с выражением щекочущего впечатления.

Я произношу внушительно, тоном педагога:

— У меня нет этого слова!

Доказываю: то, что во всей книжке я избежал мата, изобретая иносказания, — искусство, и как раз ненормально — воспринимать это иначе.

Оксана отвергает это подозрительно пылко, не выказывая ли тем самым, что моя книжка подействовала на неё вовсе не так, как она говорит? Она искупалась в ванне и собрала ниспадавшие на плечи волосы в хвост, стянув их резинкой, обнажив шею до линии роста волос. С этой причёской она по-особенному чувственно влекуща — моя экспансивная украинка, чья фамилия означает по-польски «мачеха».

Я подгоняю время, зову восхитительный миг, когда в одной майке лягу навзничь на кровать, а она встанет на неё коленями, и тут же меня коснутся её руки.

* * *

Душный вечер, с террасы плывёт тепло, слегка прикрывшая дверной проём занавеска не шелохнётся. Мы нашли в интернете курс немецкого языка, но Оксана, вопреки моим уговорам, не пожелала заниматься.

— Я не в том состоянии, — произносит капризно.

Урок немецкого согнан с экрана фильмом сериала «Тюдоры». Смотрю я один — Оксане позвонила её сестра, живущая неподалёку от Бремена, майн шетцхен разговаривает с ней в другой комнате. Приходит оттуда с премиленькой новостью. Мама и сын Оксаны приедут из Полтавы к её сестре, подождут там мою шетцхен, и все четверо полетят туристами в Париж.

То, что мне сказано, можно сравнить с ударом в солнечное сплетение.

— Я уеду отсюда первого августа, а десятого вернусь.

Разлука в десять дней. «Вечер душный, но мне знобко», — говорят в таких случаях. У нас было решено, что Оксана будет со мной до конца октября, когда у неё истечёт срок визы, и меня покусывало — как я буду изнывать, пока она получит новую визу и вернётся. Но вот оказалось — мне предстоит остаться без неё через неделю с небольшим.

— Нельзя не поехать? — выдавливаю я.

— И не быть счастливой? — в её голосе трепет.

«То есть с тобой она несчастливая», — злорадно шепчет во мне кто-то.

— Желаю счастья, — говорю я, как сказали бы об этом, «с кривой ухмылкой».

* * *

Утром, когда Оксана готовит в кухне завтрак, я из кабинета звоню по мобильнику Галине. Закрыть дверь значило бы бросить открытый вызов, я лишь приглушаю голос почти до шёпота. Галина обрадована моим звонком, хочет знать, продолжается ли мой роман с Оксаной. Я, ничего не ответив, обещаю ещё позвонить.

Слух Оксаны уловил мой голос. За завтраком она поддевает меня вопросом:

— Как там Галина?

Я в маске невозмутимости.

— У неё всё в порядке.

— Если без меня она придёт хоть на время, после неё я здесь не буду!

У меня каверзная усмешка.

— А я скрою, что она тут была.

Хочется выпить. Доканчиваем початую бутылку бордо, отправляемся в магазин за пивом, а затем во Fritz-Sсhloss-Park, который отделён дорогой от громадного здания суда Земли Берлин. У тротуара припаркован чёрный джип шевроле, дверца открыта, в машине, выставив ноги, сидит в ленивой позе молодой турок. Мы, поравнявшись с ним, сворачиваем в парк.

— Как он на меня пялится, — замечает Оксана о парне.

Она на каблуках: обтягивающие брюки, поступь породистой лошадки. Цок-цок-цок. Парень, который теперь позади, наверняка не отрывает глаз от попки, столь пикантной в её ритмичных движениях при ходьбе.

— Для женщины хорошо, когда её хотят, — напоминаю моей спутнице её тезис.

Выбираем уединённую скамью, откупориваем бутылки пива. Она вспоминает мэрию Полтавы, где работала после милиции.

— Я не понимала, что и почему…

Сотрудник, моложе неё, симпатичный, наладился наведываться в кабинет к ней и её коллеге.

— Сядет около меня и сидит, сидит, говорит гадости.

— Какие же? — роняю я с видом равнодушия.

Она, не уточняя, сообщает о том, что услышала потом от коллеги.

— Он сказал ей, что меня любит.

Я молчу с выражением: зачем мне это рассказывают? Оксана пытливо спрашивает:

— Может это быть, чтобы говорил гадости и любил?

— Может, — произношу я так, будто желаю отвязаться от вопросов об общеизвестном. Затем, словно с зевком, добавляю: — И чем кончилось?

— Он ушёл на другую работу.