Украина в огне

Пока я общался с Артуровой воздыхательницей, Кравец, в свою очередь, имел весьма непростой разговор с ректором. Внучек оказался все же большей сволочью, чем мне показалось в момент показательного примирения, – успел настучать дедушке. Что он там ему рассказывал, осталось за кадром, только находящийся на очередном подъеме не только забронзовевший, но уже и вызолоченный с кормы языками камарильи Пузан не упустил случая поквитаться со старым приятелем. Вот сразу видно – старая школа… Ну кто, спрашивается, из новой формации в состоянии родить фразочку: «Почему в нашем вузе сегодня этот так называемый журналистишка изгаляется?» Каково?! «Нашем вузе»! Сейчас заплачу: он «машик» [105] закончил, уже будучи руководящей комсомольской шишкой, причем заочно и заглазно – появился, небось, лишь на вручении диплома… Мурло свинячье!

Когда на Стаса вдобавок с другой стороны упало веское: «Все! Достало меня это козлоскакание!» – его терпение лопнуло. Пять минут ора, и Витин проект благополучно протянул ноги.

Больше распинаться перед молодыми покорителями клубных вершин, рекордсменами уличных гонок и их преданными фальшивоминетчицами мне уже не пришлось. Буквально через месяц началась война…

* * *

Поскреба, привалившись спиной к пыльному боку своей «Нивы», посапывал в чуткой полудреме. Поперек колен, под гнетом тяжелых ладошек потомственного горняка, бодрствовал полуавтоматический «браунинг». Красивый финн, почти до самого торца рукояти утонув в мягких ножнах, косо свисал с груди на ремне нашейного подвеса и зорко поблескивал бронзой оголовья по сторонам.

Костлявые Вовины гачи, в сандалиях поверх позорных носков, на полметра торчали из дедовских «Жигулей». Чуть ниже, забурившись в траву, съехал приклад двустволки. Еще зацепит во сне ненароком – беды не оберешься. Пришлось подниматься – будить… Он еще и очки на ночь в футляр прячет! О-о-о!!! Ты бы, паря, комплекта ради пижаму надел! Прибрать к себе ружьишко, что ли, ему оно – на кой?!

Дёмины клоны, беззвучно переговариваясь, словно стайка пираний, попарно плавали кругами по периметру лагеря. Их шеф, отцом прайда, щурясь от бесконечного табачного дыма, сканировал обстановку с вершины капота папиного крейсера.

Обитатели наших машин замерли, провалившись в удушливую, настороженную ночь. Лишь изредка раздавались слабые скрипы и невнятное, выдававшее присутствие людей, предательское шебуршанье. Единственный, кто решительно презрел всякую звукомаскировку, был Светкин красавчик: завалившись на спину и бесстыже раскинув ноги – вывалив богатое хозяйство небу напоказ, булькая и причмокивая соплями, смачно выдавал курносиной одну руладу за другой; да еще, временами, поскуливал и, загребая, сучил лапами – не иначе или суку кроет, или бесится с пацанятами во сне.

Выдававшаяся на глубоком черном фоне слабыми мазками мышино-серого, безмолвная лента очереди юркой змейкой уходила за поворотом под холм. Там тишина и вовсе становилась откровенно давящей. Хоть бы зажигалкой кто-то чиркнул, что ли?!

Небо, притушив звезды, затягивало невидимой пеленой. Луны, понятно, и не намечалось. Народ суеверно грешит на полнолуния. Ха! Там – светло! Безлуние – вот где мрак кромешный! Да и киношные страшилки просто чудные сказочки перед святками: вы на приграничных гоблинов гляньте – вот где настоящие исчадия ночи.

Шакалья пока не слышно. Неужто ухайдокались? Два «Урала» так и остались с вечера на вершине холма – пасут безразмерную колонну. Остальные – нетопырями растворились в степи. Ни отблеска костерка, ни голоса. Уже два ночи – глядишь, и пронесет до утра…

Мои посапывают на заднем сиденье. Можно разложить сидушки, но они сами отказались. Я, понятно, не против – разок и сидя переспится. Мне же по тревоге – только, ухватившись за баранку, ввалиться на переднее да ключи крутануть. Девчонки намучились за день. С рассвета – езда черепашьим ходом, жара, плюс общий стресс бегства, оружия, военных вокруг, да, напоследок, ублюдочный движняк: хоть и не оранжерейные у меня кобылки, да только скопом всего – дюже чересчур для любых.

Сел возле водительского колеса, облокотился спиной на теплый капот, затянулся одногорбым. И ведь – хорошо-то! Турки, сволочи, хороший табачок делают, не отнять. И духота середины лета уже не особо досаждает: ветерок когда-никогда по лицу прошелестит, под отлепленные липучки броника пахнет. Да и попустило…

Ясное дело, в уме, на всевозможные варианты, прикончил раз десять дневного выродка. Только, ежели с самим собой разбираться по-честному, то по-любому получается, что Дёмин выход – лучший. Начни рубиться – выхватили бы и мы. Пару дурных очередей, тупо – вдоль автомобильных крыш, и все – вилы! вытаскивали бы потом из машин окровавленных мамок и деток. И ради чего – пяти приморенных недоносков?! Ну, ничего… Как менты и предлагали – клыки оскалили. Пусть приценятся…