Украинская зима

В своём прошлом я имел печальный опыт прохождения таможни. Меня часто останавливали без всяких причин в разных аэропортах мира: в Израиле, Германии, Пуэрто-Рико, Франции, России. Устраивали допросы с пристрастием, обыскивали, раздевали в специальных комнатах до трусов, проверяли пряжки моих ремней, вынимали батарейки из моих электроприборов, отнимали бритвенные станки, просвечивали мой американский паспорт какими-то специальными ультрафиолетовыми лучами, но, не найдя никаких весомых улик для ареста, всегда отпускали.

Я не сомневался, что меня задержат и в этот раз на украинской таможне. По крайней мере, сейчас это будет оправдано — война. В большом чемодане я вёз тёплую одежду для жён своих друзей — моя жена купила им тёплые халаты и какие-то термостойкие пижамы, которые хранят тепло, ещё кучу электронных приборов — в основном для зарядки мобильных телефонов с проводами, переходники и самый важный из них — павер-банк, специальные ноу-хау — аккумуляторы для телефонов, которые заряжаются и от сети, и от солнца. Перед отъездом в Киев я случайно увидел в Фейсбуке чей-то пост, где автор расхваливал этот солнечный чудо-аккумулятор, бесценный в нынешних условиях Украины.

Я подумал, что если украинские таможенники прицепятся, почему у меня полчемодана электроники, то отдам им пару этих павер-банков, может, ещё и предложу деньги — и дело будет решено.

Тут я припомнил, что у меня в кармане три тысячи долларов. «Погодь, погодь. Они же меня, как обладателя американского паспорта, обязательно заведут в отдельную комнату, начнут шмонать, увидят полное портмоне долларов и, конечно, потребуют свою долю. Или просто всё заберут». Я невольно припомнил периодические публикации в украинской прессе о том, какие безобразия творятся на украинских таможнях даже во время войны. «В случае, если эти сволочи попытаются отнять у меня деньги, буду ругаться и потребую начальника», — решил я твёрдо.

В памяти всплыли и события далёкой давности, когда в девяностых годах Украину покидали евреи — во время исхода после развала Союза. Я тогда несколько раз сопровождал своих родственников, отъезжавших в Израиль, до границы в Чопе, что на Западной Украине. Таможенники там выполняли роль рэкетиров: они заходили в купе с небольшими сумками и там наполняли их пачками гривень, долларов, рублей, французскими духами, дорогой косметикой, часами, ювелирными украшениями, — короче, всем, чем от них откупались или что они сами требовали от пассажиров. Для покидавших страну евреев такая таможня становилась последним плевком в лицо. Если у кого-то из них и оставались некоторые сожаления насчёт отъезда, то таможенники явно помогали такому человеку расстаться с подобными сожалениями и сомнениями и уезжать с лёгкой душой.

Это воспоминание побудило меня к действию. Усевшись поудобней, я направил тонкий луч телефонного фонарика на толстую пачку купюр, вынутых из своего портмоне. Отсчитал по тысяче долларов и рассовал три пачки по разным местам: одну — в карман походного рюкзака, другую — в карман джинсов, туда, где лежала шестиконечная звезда Давида на цепочке — талисман сына, а третью — во внутренний, «тайный» карман куртки. Понятно, что контрабандист из меня никакой. Но будем надеяться.

Мы подъехали к польско-украинской границе, когда уже была глубокая ночь. Перед нами перед шлагбаумом в сторону Украины стояло лишь несколько автобусов и легковых машин.

Приблизительно через полчаса в наш автобус зашёл польский таможенник. Взяв мой американский паспорт, спросил моё имя и вернул паспорт, даже не всматриваясь в моё лицо. Автобус проехал ещё с сотню метров, до украинской таможни. Мы снова остановились и ждали, наверное, ещё около часа.

Наконец в салон вошла женщина в военной форме, лет тридцати семи — сорока, невысокая, с раскрасневшимся от мороза лицом. Мне она почему-то показалась красивой, хотя была в военной шапке, надвинутой на лоб, и воротник её военной курки был высоко поднят, заслоняя часть её лица.

— В каком городе пан родился? — спросила она по-украински, взяв мой паспорт.

(В американском паспорте на первой странице, помимо имени, фамилии и даты рождения его обладателя, указывается ещё и страна его рождения. В моём паспорте, понятно, в этой графе было написано «Ukraine».)

— У Киеви, — ответил я тоже по-украински.

— Давно живэтэ в Амэрыци?

— Так. Давно. Дуже давно, — ответил я, усмехнувшись.

Она тоже усмехнулась в ответ. Затем засунула чистую страницу моего паспорта в висевшую на груди какую-то машинку, раздался лёгкий щелчок.

— Ось ваш паспорт, будь ласка, панэ, — протянула мне паспорт с поставленной печатью.

И мне вдруг стало тепло на сердце от этого её взгляда и её голоса. Почувствовал что-то родное, давно забытое родное. Я здесь был своим. Я это понял.