Украинский Брестский мир

Переговоры о мире должны были открыться 9(22) декабря 1917 года. Дипломатия лидера Четверного союза – Германии тщательно прорабатывала все важные для своей страны аспекты будущего договора, чего нельзя сказать о советском дипломатическом ведомстве. Большевистские руководители сначала хотели произвести лишь «разведку боем». 5(18) декабря Лев Троцкий сообщал Николаю Крыленко: «Ленин отстаивает следующий план: в течение первых двух-трех дней переговоров как можно яснее и резче закрепить на бумаге аннексионистские притязания немецких империалистов и оборвать на этом переговоры на недельный срок и возобновить их либо на русской почве в Пскове, либо в бараке на нейтральной полосе между окопами. Я присоединяюсь к этому мнению. Незачем ездить в нейтральную страну» ^{1}.

Подписание мирного договора на нейтральной почве предусматривалось договором о перемирии. Троцкий же просил главковерха передать делегатам в Брест, что «самое удобное было бы вовсе не переносить переговоры в Стокгольм. Это отдалило бы очень делегацию от здешней базы и крайне затруднило бы сношения, особенно ввиду политики финляндской буржуазии» ^{2}. Дополнительным штрихом к директивам центра представляется сообщение мужу в Брест сестры Троцкого О. Д. Каменевой, переданное по прямому проводу 8(21) декабря: «В прессе вас травят, как водится, и все указывают на вашу чрезмерную мягкость. За это вас ругает и Ильич. Он находит, что вам всем не хватает наглости, а главное, побольше сухости и суровости. Сегодня собиралась вам послать его записку, где он по три раза подчеркивает наставление о твердом поведении, рекомендует искать момента и как можно скорее, но, к сожалению, курьер не явился и записка осталась у меня» ^{3}.

Конференция открылась декларацией советской делегации, в основном повторявшей известный Декрет о мире с небольшими дополнениями, в частности, о недопустимости стеснения свободы слабых наций ^{4}. Делегаты Четверного союза не без труда, из-за возражений болгар и турок, выработали ответ на нее, который по форме мало напоминал ожидаемые Лениным «аннексионистские притязания». 12(25) декабря министр иностранных дел Австро-Венгрии О. Чернин от имени союзников заявил, что основные положения русской декларации могут быть взяты за основу переговоров о мире, правда, при условии, если их полностью примут все причастные к войне государства ^{5}.

В Петрограде революционные радикалы ликовали по поводу такого ответа. «Дух революции восторжествовал над материей империализма, – восклицал на заседании ВЦИК Советов 14(27) декабря левый эсер И. З. Штейнберг. – Невооруженная революция пошла в стан врагов и говорила с ними не только как с равными, но и как с подвластными… Империализм получил роковой удар». В предложенной им резолюции подчеркивалась необходимость мер для подъема революционного движения в Западной Европе. Тогда же по предложению Г. Е. Зиновьева на 17(30) декабря были назначены «по всей России грандиозные демонстрации мира».

Советская делегация, получив такой на первый взгляд неожиданно благоприятный ответ, все-таки, согласно намеченному плану, потребовала перерыва. До его начала состоялось несколько заседаний политической комиссии, на которых Адольф Иоффе предложил поставить первым пунктом будущего мирного договора вопрос об очищении оккупированных территорий, указав в этом пункте последовательность: сначала – вывод оккупационных войск, затем – самоопределение освобожденных областей демократическим путем.

В ответ глава германской делегации Р. Кюльман представил свой вариант двух первых статей: очищение оккупированных российских территорий только после подписания мира и демобилизации русской армии и признание отделения от России якобы уже самоопределившихся Польши, Литвы и Курляндии, а также самоопределение неоккупированных Лифляндии и Эстляндии и вывод русских войск из этих российских губерний. Иоффе, связанный доктринальной риторикой о самоопределении, подтвердил, что его правительство несомненно применило бы принцип свободного волеизъявления и к названным областям. Присутствовавшему на заседании подполковнику Фокке из группы российских военных консультантов показалось, что глава советской делегации не понял смысла уловки Кюльмана, и он поделился этим впечатлением с немцами.