Украинский Брестский мир

Комендант Пскова, по словам Затонского, «откормленный немецкий лейтенант с моноклем в глазу и стеком в руке», отказался пропустить их в Брест и разместил в конторе на станции под охраной двух солдат до получения специального распоряжения своего командования ^{135}. В конце дня 1 марта делегаты Народного секретариата, как описал потом Неронович (жить этому тридцатилетнему человеку оставалось совсем недолго. В конце марта 1918 года Неронович был схвачен на Полтавщине украинским отрядом под командой А. Шаповала и расстрелян ^{136}), решили «рассеять этот немецкий туман» и подали коменданту заявление «в решительных тонах» с требованием в течение трех часов «предоставить возможность дальнейшего следования для встречи с мирной делегацией Четверного союза» или «немедленного возвращения… за пределы линии немецких расположений».

К ночи пришел ответ немецкого командования: «Следующее должно быть передано устно: „Присутствующие в Брест-Литовске представители Четверного союза, признав законным правительство УНР, не придают появлению упомянутых четырех господ никакого значения. Им предоставляется возвращаться в Петербург. Генерал-майор Гофман“» ^{137}. Хрупкая надежда ценой принятия на себя германских экономических требований сохранить на Украине советскую власть иссякла.

3 марта делегация Совнаркома подписала «продиктованный с оружием в руках» мир в том виде, как он был предложен, то есть с условиями о замирении с правительством Украинской центральной рады, признании его договора с Четверным союзом и выводе российских войск с украинской территории ^{138}.

Начало германского наступления на Украине чрезвычайно воодушевило остававшуюся в Бресте делегацию Центральной рады. Она в те дни оказалась практически главным распорядительным центром украинской политики. Правительство Рады, опиравшееся на войско числом до 2 тыс. человек, лишенное связи с Брестом, не знало сперва, на каких основаниях началось немецкое вторжение, и лишь 8(21) февраля ^{139}, в результате поездки своего военного министра к месту прибытия немецких частей и его встречи с германским генералом, получило информацию, что «все происходит в тесном контакте с украинской мирной делегацией в Бресте». На следующий день министры узнали, что в Ковеле формируется украинская дивизия и уже достигла численности в 800 новобранцев ^{140}. (Самостоятельно действовали отряд Петлюры и отряд генерала К. А. Приссовского. 9 марта военный министр А. Т. Жуковский докладывал коллегам, что рассчитывает составить войско численностью около 6 тыс. человек ^{141}.)

Наконец, 14(27) февраля народные министры получили от Севрюка телеграмму относительно возможности заключения мира с Россией с предложением выработать его условия. Правительство Центральной рады, еще скитавшееся от станции к станции в железнодорожном составе на Волыни, выработало условия и среди прочего с размахом начертало будущие границы Украины, включавшие «часть Кубани, часть Ростовского округа, Таганрогский округ, Черноморскую и Ставропольскую губернии, Путивльский уезд Курской губернии, четыре уезда Воронежской губернии, украинскую колонию в Сибири – Зеленый клин на Амуре. Крым остается под влиянием Украины. Обеспечить дело колонизации Сибири. Весь флот на Черном море (также и торговый) принадлежит только Украине» ^{142}.

И еще… «Украинская народная республика в принципе признает возможным принять часть долга России, но не свыше 1/4. Поскольку Россия в течение долгого времени эксплуатировала при помощи своей финансовой политики Украину, то Украинская Народная Республика считает справедливым предоставить оплату этого долга России» ^{143}, – так элегантно завершался перечень претензий. Стоит припомнить, что пока лидеры Центральной рады проектировали преобразование России в федерацию, они делали заявку на 1/3 мест в федеративном правительстве ^{144}. Подобным образом в апреле 1918 года представительство Центральной рады в Германии – обязанности посла там временно были возложены на Севрюка – предъявило претензию на российскую собственность за границей. «Украинцы претендуют на одну треть имущества, следовательно должны принять одну треть долгов», – писал в донесении из Берлина назначенный полпредом Иоффе, напомнив еще, что в этом случае возникает вопрос и об оставшемся на Украине огромном военном имуществе бывшей империи ^{145}.

Предъявить России составленные кочующим правительством Центральной рады победоносные условия молодым украинским дипломатам не удалось, хотя они, как видно, обратились с этим к советским представителям сразу по прибытии последних в Брест. Глава советской делегации Сокольников в письме от 1 марта, не отрицая обусловленного германским ультиматумом обязательства заключить мир с Украинской народной республикой, объяснил «господину председателю украинской делегации… что советская делегация уполномочена на подписание договора с Четверным союзом, но не имеет полномочий на переговоры с делегацией украинского Совета народных министров» ^{146}.