Украинский Чапаев. Жизнь и смерть легендарного комдива Николая Щорса

Конечно, теперь Александр Николаевич в свою очередь желал своему первенцу лучшей доли, нежели у самого. Слишком долог и труден его путь до машиниста. В самом деле, куда податься парню? О гимназиях думать не приходится. Сосед, Новицкий, тоже машинист, увозит дочку в Городню, в частную гимназию. Какие нужны средства!.. В реальное училище? Тоже не бесплатно. Одна дорога — на поклон к Грузову, начальнику депо. Не в слесарные мастерские, то к себе на паровоз, в кочегары. Придавленный вечной заботой о куске хлеба он решил сходить посоветоваться с начальником депо, но, войдя в кабинет, растерялся, забыл снять шапку, и начальник депо с бранью выгнал его вон.

«Куда нам, черномазым, соваться», — мысленно произнес Александр выходя из кабинета, безнадежно махнув рукой.

В разговоре с сыном его поразило, что тринадцатилетний Николай говорит о своем желании учиться дальше, причем с такой твердостью, как будто это действительно можно осуществить.

Вечером в саду возле самовара состоялся серьезный разговор о будущем Николая. Надо решать, не терпит время.

— Как же теперь, сынок? Грамотой овладел. У нас и в роду таких, почитай, свидетельств не имелось. Как ты сам думаешь?

— Думаю… Хочу учиться дальше…

— Думать можно, — сказал отец, — это нам не возбраняется. А куда же, к примеру, ты думаешь определиться для учения?

Отец горько усмехнулся:

— В кузницу в ученики?

— Куда примут, — твердо сказал Николай, — выбирать не приходится.

У Николая недовольно сошлись брови. Наклонившись, часто тянул чай из блюдца. Знал, каков будет разговор. Отец не в состоянии, как у Глашки Новицкой, отдать его не только в частную гимназию, но и в реальное училище. Митьку Плюща отправляют родители в музыкальную школу, как бы не в самый губернский город. Едва не с пеленок Митька помирает за скрипкой. Конечно, он завидует Глашке и Митьке. Хочется и ему учиться. Но где? Техник-путеец, мостостроитель, как дядя Казя? Можно на учителя, в семинарию. Но на все это требуются деньги, которых нет. Он давно стал догадываться, что мир расколот на два лагеря: богачей и бедняков. Первые — бездельничают и живут в роскоши, вторые — вечно в труде, как его отец, гнет спину за гроши. Разговаривая с дядей, он узнал от него, что есть военно-фельдшерская школа, в которой обучают на казенный счет, полный пансионат, с обмундированием и котлом. Ему, полусироте, сыну отставного солдата, положены льготы. Такие школы имеются в Киеве и Николаеве. В Николаеве — морская. Эта ему была особенно по душе: на кораблях, в море…

Поразила униженная усмешка отца, неловко за него перед мачехой. Говорил бы напрямик! Желая помочь ему, сказал:

— Депо, слесарный верстак не уйдут… И паровоз. Поеду в Николаев. Там школа, военно-фельдшерская… Денег не потребуется, там обучают за казенный счет. Не поступлю, вернусь.

— Я, сынок, не против грамоты. Сам видишь, семья… Я не против…

Лучше бы промолчал.

Николай вышел на улицу, постоял за калиткой… Не хотелось никого видеть. Побрел к школе. Солнце пропало за соснами, над поселком скапливались сумерки. Школьный двор, непривычно пустой, казался чужим. Обогнул кругом забора. Окна хранили еще теплые отблески вечерней зари, сквозь них смутно белели стены в классах. Крайние два — их класса, у углового — его парта.

За спиной шаги. Глашка! Кралась на цыпочках: хотела испугать. В белом платье, с газовыми бантами в светлых косах.

— Чего ты?.. — смущенно спросил Николай.

— Из депо я… От папы.

Оттягивая, она кусала мелкими зубами край банта. Светло-карие при дневном свете, глаза ее сейчас были темными, подсиненные закатным небом.

— Ты так смотришь… Сроду не видел?..

Глаша, выпустив бант, потупилась, худые голые руки оправляли складки платья.

Да, такою он ее не видал. Она показалась ему почему-то чужой, незнакомой. Это не та беловолосая вертлявая девчонка, какую он знает едва ли не с той поры, как впервые вышел сам за калитку. Играли, росли вместе, дрались меж собой и против гвоздиковских. Глашка принимала участие чуть ли не во всех битвах. Бегала за ней вся их улица. Многие, от Митьки Плюща и до Глущенко Сережки, подметывали в школе ей записочки. Он не писал. Не нравилось, как другие делились своими сердечными тайнами, хвастались, а иные, еще хуже, насмехались над девчонками.

Однажды в пасхальные каникулы возле них, как и всегда, собралась компания. Сашка Мороз, чубатый верзила, с трудом одолевавший в два захода последние классы, сплюнул в сторону двора Глашки и выругался. Он, Николай, влепил ему со всей мочи оплеуху. Быть ему битому — Сашка отпетый босяк, но рядом встал Костя.

Глашке, видать, передали. С той поры она дольше обычного задерживала на нем взгляд, по любому пустяку обращалась в школе, бегала к ним домой. Так просто, ни за чем: потаскает Гришку, понянькается с младенцем, Борькой, а сама вскользь косится на трюмо в горнице. К нему, Николаю, и слова не уронит, будто его и нет. Тем же отвечал ей и он…

Не поверил, что идет она со станции. От отца. Увидала его… От догадки такой у Николая похолодели щеки, он вдруг ощутил какую-то зябкую прохладу, будто пахнуло из леса.