Украинский Чапаев. Жизнь и смерть легендарного комдива Николая Щорса

— Не из депо я вовсе… — шепотом созналась она.

Николаю показалось, будто они на базарной площади в воскресное утро. Люду кругом! Все на них смотрят. К яви вернула Глашка, она, ухватив его за руку, потащила.

— Пойдем лесом, кругом… Вернемся домой проулками…

Странно, меж желтыми стволами сосен виднее, чем у школы. Шли, касаясь локтями. Не говорили. Просто так шли и шли. У Николая как-то по-особому стучало сердце. Одновременно хотелось и плакать, и смеяться. Он сам себе удивлялся, удивлялся этому новому для себя состоянию, не понимая до конца, что с ним… Вспомнились ему и чудные сны, которые почему-то приходили к нему в последнее время.

— Завтра уезжаю с папой в Городню. После вступительных экзаменов вернусь на немного… Сходим еще в школу? Лесом, а? — нарушила молчание Глаша.

— Я тоже уезжаю.

— Куда?

— В Николаев. В морскую школу… Военно-фельдшерскую.

— Фи! Скатертью дорога! — она крутнула бантами и хотела бежать к своей калитке.

Она всегда так делала во время учебы, когда сердилась на Николая…

— Подожди… Когда еще увидимся… Я хочу рассказать тебе…

Николай в нерешительности замолчал.

— Что ты хотел мне рассказать? — С явной заинтересованностью спросила Глаша. — Рассказывай!

Поколебавшись несколько секунд, Николай начал изменившимся от волнения голосом:

— Недавно ночью приснился мне странный сон… Представляешь, стою как будто я на острове среди моря. За морем, в синем тумане виднелась земля. Мне казалось, что остров оторвался от земли и уплыл в мир творить собственную жизнь, собственную красоту. Море было таким гладким и синим, как туго натянутый экран, на котором показывали небо. Столько было лазури! Целое море в небе и целое небо в море. От лазурных просторов на душе у меня была тоже лазурь, было тепло и свободно. Я был как будто пьяным от запаха дикой полыни, наполнивший скалы и воздух своим дыханием. Серебряная седина его нежно светилась, как днем, даже при лунном сиянии…

Тихим морем растелились белесые дороги. Я смотрел и думал: «Для кого они? Кто ими поедет?» Я весь был как песня, как аккорд грусти, что слился с песней моря, солнца и скал.

Вдруг сзади я услышал твой голос, чистый и звонкий, как будто родившийся с тепла лазури.

Я оглянулся.

Ты стояла на скале с бледным лицом в золотом ореоле волос. Ты протягивала руку к морю, а в другой красным огнем горели маки.

— Что ты видишь на море? — спросила ты.

— Я вижу дороги счастья.

— Возможно. Но повеет ветерок и сотрет эти дороги…

Мы сели на теплую скалу. Я не смотрел на тебя, но видел, как в легком дыхании воздуха дрожали над твоим челом тонкие волоски, как язычки пламени, а в озера глаз стекало тепло лазури.

Мы молча смотрели на море. Теперь на море налетели белые паруса, как рой бабочек. Бог знает откуда появилась лодка, перебирая лапками весел, как муравей на скатерти, и неожиданно расцвела белым парусом, как цветок. Ложилась на бок и дрожала на голубом поле.

В лицо нам теплом дыхнул воздух. Раз, второй. Это пробудился ветер, и дороги счастья постепенно исчезали…

Не знаю, разговаривали ли мы или молчали, но плыли в широком просторе рядом, плечо в плечо, и вся масса морского воздуха, весь запах соли, полыни, солнца — проходил сквозь нас. Мы видели остров от моря и до вершин. Волны разбивались об скалы. Остров шипел, как раскаленный камень, брошенный в воду, и вокруг него кипела вода.

Наконец я спросил:

— О чем ты сейчас думаешь?

Ты обняла меня глазами — а в них я увидел все море и целое небо — и тихо ответила:

— Смотрю на юг, на бесконечное море. Ветер приносит ко мне с Африки жару и ароматы Египта, а я мечтаю о краях белых песков и черных людей, о кактусах, пальмах и пирамидах…

Удивительно, мы говорили даже тогда, когда молчали… Наши мысли звучали в ответ, как другие струны, когда зацепишь одну. Когда я смотрел на тучи над морем, ты в это время видела, как их тени купались в синей воде. Или на тучку на скале — я знал ответ: «Это поцелуй неба». А еще удивительнее, когда так разговаривали, царила волшебная тишина, как будто кроме нас никого не было на свете. И тут я увидел, что у тебя красные губы…

— Ты меня целовал? — тихо спросила Глаша.

Прервав свой рассказ от неожиданного вопроса, Николай стоял молча, опустив голову.

— Ты меня целовал? — повторила Глаша свой вопрос.

Глаша пыталась заглянуть в опущенные глаза Николая, руки ее опустились ему на плечи.

Превозмогая свою робость, Николай дрожащим голосом, почти шепотом, ответил:

— Да, целовал… Я целовал губы, которые говорили с моим сердцем, знали язык моей души… Я целовал…

Они замолчали.

— Какой удивительный и красивый сон, — прервала молчание Глаша, — кажется, я бы слушала его всю жизнь… Если станешь моряком, не забывай меня.

Николай посмотрел на Глашу, уловив восторженный взгляд ее глаз, который мягко проникал в его сердце… Стало тепло, как-то боязно ему в эту минуту тишины, когда было слышно даже их дыханье…

— Я не забуду, и ты не забывай…

— Давай, прощаться…

Они еще по-детски обнялись, и Глаша скрылась за калиткой своего дома.