Украинский гамбит. Война 2015

Все в недоумении оглянулись. Игорь саркастически хмыкнул и посмотрел на Костю. «Ну? И чем здесь развлекаться?» — прочитал Костя в его взоре. Даже Сашка, который готов был снимать любую яму в лесу, растерянно опустил «соньку»: ну никаких видов — ни тебе массивных стен, ни равелинов со всякими там контрэскарпами, ни бастионов, выложенных каменными плитами. Только в нижней части холма какие-то странные окопы, прорытые под углом к склону. Вот и весь форт. Костю тоже одолевали сомнения: туда ли они попали? Он украдкой, чтобы не обидеть Большакова, осмотрелся по сторонам. На открытых позициях, между какими-то невзрачными буграми, поросшими веселой зеленой травой, стояли несколько противотанковых пушек, да позади, в центре, находилась неказистая, приземистая скала с бронеколпаками. И это весь укрепрайон? Если это знаменитый Петрополь, то смотреть здесь явно нечего. Ладно, разочарованно подумал Костя, похоже, мы только время потеряли. Божко сейчас с ума сойдет, мало не покажется.

Но Большаков словно угадал их настроение и, сделав хитрое лицо и посмеиваясь в кулак, спустился в тот самый неказистый окопчик, который ему был по плечо, и через мгновение они стояли у самой реки. Лягушки в осоке прыснули в разные стороны. Вот тогда-то Костя и понял, что снимать здесь есть что. Во-первых, основание холма было изрядно перекопано воронками, а во-вторых, он понял свою ошибку и сообразил, что весь огромный холм, не менее трех-четырех километров в основании, представляет единый комплекс дотов, которые, собственно, и торчали, как бородавки, из земли и, должно быть, со стороны реки выглядели более чем зловеще. Бойницы были прикрыты стальными щитами. Но на некоторых щиты отсутствовали, и там, где земля была сорвана, зияли выбоины, а из бойниц торчали стволы противотанковых пушек.

— Ух ты!.. Ух ты!.. — воскликнул Сашка и стал снимать.

Он заставил Завету встать рядом с бойницей, из которой торчало орудийное дуло, и показать пальцем на то, что когда-то, должно быть, было снарядом.

— А вот это и есть бронебойные, вошли в стену, но не взорвались, — пояснил Большаков.

Большое лицо у него было обветренным, а глаза — красными и воспаленными от недосыпания.

— А такое бывает? — спросил Костя.

— Как видите, — ответил Большаков. — Хваленые немецкие стодвадцатимиллиметровые снаряды.

В одной бойнице Костя насчитал два таких снаряда, утопленных в стену по самое донышко, в соседнем — три, а в следующем — все пять. Собственно, единственное, что было достигнуто этими попаданиями, — сорванная с петель толстенная стальная плита. Искореженная, она валялась тут же у воды.

— А кто стрелял-то? — спросил Костя.

Игорь толкнул его локтем, мол, ты что, дурак что ли? Покрути головой! Костя понял, что дал маху, и смущенно улыбнулся, всем своим видом показывая, что, мол, мы простые журналисты, в военном деле ни бельмеса не смыслящие, разжуйте и положите нам в рот. Большаков был на седьмом небе от счастья. Он походил на огромного ребенка, которому вручили указку.

— А вот это мы сейчас увидим, когда поднимемся в главный равелин, — сообщил он радостным тоном.

Но и так, собственно, без оптики было видно, что противоположный берег реки перепахан километров на пять вглубь не хуже, чем основание холма, и лес там съежился, словно ему было больно. Сашка еще сбегал к самой воде, еще поснимал общие планы, нашел дот, где разрушения были наиболее впечатляющие, и сиял, как медный тазик. Лицо его раскраснелось, но кожа на свежем воздухе почти зажила.

Только после этого Сашка Тулупов, словно примерный ученик, спросил:

— Я извиняюсь, а снимать все можно?

— Можно, можно… — добродушно разрешил Большаков и хихикнул.

— Вечером ваш материал будет в эфире, — пообещал Костя.

— Ну тогда я вам все покажу-расскажу. Все равно американцы этот район знают вдоль и поперек.

— Это почему?! — с вызовом спросил Игорь.

Похоже было, что раздражение в нем сменилось тихим любопытством.

— Ну, во-первых, потому что снимают все со спутников, а во-вторых, при «оранжевой» украинской власти здесь столько делегаций побывало, что только ленивый не заслал казачка.