Украинский рубеж. История и геополитика

— Не только жен. Томаса Мора, известного больше как гуманиста. Кстати, обезглавили не за то, что он был гуманистом. А когда Генрих VIII отделился от католической церкви, создал новую, объявил себя главой церкви вместо Иисуса Христа. Томас Мор не признал авторитет короля выше авторитета Бога. И поплатился за это как христианин. Так что на Западе никто не презирает собственную историю, не пишет в учебниках уничижительно.

Можете себе представить, если бы французские историки во всех учебниках писали о позорном вишистском правительстве, без конца топтали свою историю, гильотину…

— Но это же лицемерие.

— И да и нет. Хотя французский народ много раз даже могилу маршала Петена осквернял. Но никто не пишет, не внушает, какой это позор, берегут достоинство нации. Там много разных учебников, но они в основном интерпретируют события одинаково. Разница — в стиле изложения. Для сельской школы, где дети не среди книг рождаются, естественно, у них эрудиции нет, они меньше читают, там материал попроще изложен. Но нет такой разницы в оценках, как у нас сегодня.

— Вы говорите про некую систему преподавания истории?

— Историческое образование — это важнейший элемент.

— А я про то, почему у нас за столетия сложился целый класс, который является оппонентом государству. Любому государству.

— Ну да, фига в кармане всегда.

— Почему? Что такого плохого либо в нас, либо в государстве?

— Это гордыня… плюс свойство нации. Мы очень пламенные, мы склонны переносить наши мировоззренческие суждения даже на оппонента. Нигде на Западе нет такой личной ненависти оппонентов друг к другу. Они воркуют на приемах с бокалом в руке, а потом голосуют за разные партии.

— У нас не так, что ли?

— Нет! Я помню 90-е годы. Читатели газеты «Завтра» ни за что на свете не сядут в один президиум с читателями «Известий». Это враги. Я на себе испытывала ненависть людей, которые меня никогда в жизни не видели и не знают меня в личном плане. Это наше свойство. Эта пламенность, эта нетерпимость. Нам свойственно сначала романтизировать, наделять небесными чертами какого-нибудь лидера, на которого мы возлагаем надежды. А потом, когда наступает естественное разочарование, потому что он не Бог, что-то сделал, а что-то недоделал, мы ниспровергаем его, начинаем топтать. На Западе этого нет.

— Это вы буквально украинцев описываете…

— А что удивительного? Мы же сами из трех частей православных россов, я так называю украинцев, белорусов и великороссов.

— Россия, Украина и Белоруссия — «племен славянских три богатыря», как пела Жанна Бичевская.

— Белорусы — самые спокойные. Хотя мы видим, что бывает и у них иногда… Но все равно это не сравнить с нами. Хотя мы — так… А украинцы — самые вспыльчивые.

— И неврастеничные.

— Истеричные. Чуть что — с кулаками…

— Мы цельная нация — русские, белорусы и украинцы?

— Для меня украинцы не чужие. И белорусы. Я их считаю братьями. Но семья брата — это все-таки не твоя личная семья.

Я считаю, что в огромной нации, а о нас можно говорить как о меганации, есть внутри сохраняющие индивидуальные особенности нации. Нация наций — вот так скажем. Это наша общность, мы восточные славяне, общая родина — Киевская Русь. И мы каждый имеем определенные качества, которые дополняют друг друга. И общую историю.

— Чего бы вы добавили в нас от украинцев?

— Фольклор и песни. Такая красота! Об украинской песне Гоголь писал потрясающе. Что ни украинец, то музыкант. Кстати, они сохранились лучше. Большевизм прошелся больше по Москве, по Петербургу. Питер вообще — такой петровский, менее русский. Хотя не надо строить непроходимые пропасти между послепетровской Россией и допетровской. Ничего подобного. Пореформенная Германия и Германия до Реформации, описанная в «Фаусте», больше отличаются друг от друга.

— А в украинцев что бы вы от русских добавили?

— Чуть больше терпимости и спокойствия. Хотя мы тоже неспокойные.

— Идеально-то белорусы?

— Вы знаете, в социологии есть понятие «средний американец», «средний немец». Отсутствует понятие — и никогда его не было — «средний русский». У нас в каждой семье славянофил и западник, аскет и обжора, жизнелюб, раззява, неряха и педант. Мы все делаем, как хотим. Мы идем в отпуск и в январе, и в апреле, и в августе, и в сентябре. Французы все строем на обед, в одно и то же время, и в отпуск обязательно во второй половине июля. Все закрывается, а аптеки иногда в виде благодеяния «даже» (!) по субботам открываются на несколько часов.