Украинский вопрос” в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIХ века)

Обратим, однако, внимание на то, как Катков объясняет причины административного запрета. «Если бы г. Костомаров действовал в Германии, во Франции или Англии [...] никто не стал бы запрещать ему издавать ученые и учебные книжки на этом языке, — именно потому, что там подобные попытки не имели бы серьезного значения [...] Нигде не могла возникнуть мысль о преподавании в казенных школах на каком-нибудь другом языке, кроме языка общенародного, и нигде нет надобности протестовать против безвредных [...] попыток чудачества». В России же, по Каткову, «нужно толковать, и долго толковать о предметах самых понятных, как будто о каких-то мудреных умозрительных задачах». Даже правительство в России «состоит из лиц, которые на многие предметы смотрят с точки зрения совершенно противоположной». В условиях, когда украинофильство «может пользоваться сознательным или бессознательным содействием того или другого ведомства», «не должны ли другие, смотрящие на дело с противоположной точки зрения, усилить, сколько возможно, свое противодействие?» (26) Катков явно намекал здесь на Головнина, которого совершенно всерьез считал сознательным врагом России, связанным с революционерами и врагами России за границей. (27) Таким образом, Катков представлял Валуева предпринимающим вынужденные действия, дабы нейтрализовать благоприятствующие украинофилам шаги других ведомств. Парадоксальным образом оказывается, что даже самые решительные глашатаи националистических принципов видели в Валуевском циркуляре порождение не силы, но слабости русского национализма. Ни одна другая газета не высказалась в пользу Валуевского циркуляра.

* * *

Запрет украинских публикаций для народа стал результатом сложного бюрократического процесса, а также националистического перелома в общественных настроениях, во многом предопределенного польским восстанием 1863—1864 гг.

Мы можем оценить роль различных ведомств в этой истории. Военный министр Милютин, занимавший и в польском вопросе последовательную либерально-националистическую позицию, стал инициатором процесса. (Отметим, впрочем, что подтолкнувшее к этому Милютина письмо Сиверса было инспирировано кем-то в Киеве.) Мотором дела на более поздней стадии был киевский генерал-губернатор Анненков и подчиненные ему структуры, которые активно отстаивали меры запретительного характера и представили в целостном виде аргументацию этого решения. III отделение, будучи изначально довольно пассивным, после вмешательства Милютина и Анненкова выполняло координирующие функции. В июне 1863 г. эта координирующая роль перешла к министру внутренних дел, который и подписал запретительный циркуляр. Александр II по крайней мере трижды возникает в ходе процесса, когда к нему последовательно обращались Д. Милютин, Долгоруков и Валуев, и каждый раз способствует его активизации. Решение о запрете было им одобрено. Святейший Синод играл лишь пассивную роль в этой истории, исправно соглашаясь с запретительной тенденцией. Энергичные попытки противостоять запрету были предприняты на поздней стадии, уже после рассылки циркуляра, министром народного просвещения Головниным.

В прессе наиболее последовательным и яростным противником украинофилов начиная с 1863 г. был Катков и его печатные органы. (Вообще отношение Каткова к украинофильству, при неизменном несогласии с целями движения, менялось наиболее динамично — от готовности к диалогу в 1861-м, через терпимость к обреченному на неудачу заблуждению в 1862-м до открытой враждебности в 1863 г.) С более умеренной, но также неприязненной по отношению к украинофильству позиции выступал И. Аксаков и его славянофильский «День». Московская и киевская пресса, вообще настроенная более националистически, и в украинском вопросе занимала более агрессивную позицию, чем петербургская. Либеральная пресса северной столицы, и прежде всего «Санкт-Петербургские ведомости», в основном относилась к украинофильству с симпатией и пыталась поддержать Костомарова в его попытках добиться отмены или смягчения валуевского решения. Аксаков присоединился к этим усилиям в 1864 г. не потому, что изменил отношение к требованиям украинофилов, но потому, что считал принятые против них меры слишком жесткими и играющими на руку полякам.

Библиография

1 РГИА, ф. 775, оп. 1, ед. хр. 188. Л. 18.

2 Там же. Л. 15, 15 об.

3 РГИА, ф. 775, оп. 1, ед. хр. 188. Л. 16. Странно, что Д. Саундерс, знакомившийся с этим документом, не обратил внимания на эту маргиналию. Возможно, он просто не смог прочитать малоразборчивую скоропись карандашом.

4 Валуев П. А. Дневник. 1877—1884. Пг., 1919. С. 188.

5 РГИА, ф. 775, оп. 1, ед. хр. 205. Л. 1—2. Письмо целиком опубликовано по-русски и в английском переводе в: Saunders D. Mikhail Katkov and Mykola Kostomarov: A Note on Petr Valuev's Anti-Ukrainian Edict of 1863 // Harvard Ukrainian Studies. 17. Nr. 3-4 (1996 for 1993). Р. 378—383.

6 Saunders D. Mikhail Katkov and Mykola Kostomarov... Р. 379.

7 Saunders D. Mikhail Katkov and Mykola Kostomarov... Р. 381.