Украинский вопрос” в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIХ века)

58 Аналогии между украинским движением — с одной стороны, и шотландским, уэльским, провансальским движениями — с другой, можно встретить в работах И. Рудницкого. (См.: Rudnytsky I. Essays in Modern Ukrainian History... Р. 25, 395). В пользу сравнения языковой политики государства в России с Францией, Британией и Испанией решительно высказались в 1992 г. Д. Лэйтин и его соавторы. Преобладающее в историографии мнение о принципиальном различии процессов формирования наций на Востоке и Западе Европы они обозвали «синдромом ориентальной исключительности», хотя точнее было бы говорить о синдроме «оксидентальной исключительности», поскольку именно западные исследователи национализма, в частности X. Кон, настойчиво подчеркивали особый, включающе-гражданский характер национализма в Западной Европе, противопосталяя его национализму в Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европе. (СМ.: Laitin D., Petetersen R., and Slocum J.W. Language and the State: Russia and the Soviet Union in Comparative Perspective // Alexander J. Motyl (ed.) Thinking Theoretically About Soviet Nationalities. History and Comparison in the Study of the USSR. Columbia Univ. Press, New York, 1992. P. 129-130). Однако разработка этого тезиса в их статье применительно к истории ХVIII и XIX вв. оказалась неглубокой, отчасти, вероятно из-за того, что авторы не являются специалистами в этой области. Среди историков, специально занимающихся нашими сюжетами, на плодотворность сравнения русско-украинских отношений с процессами во Франции и других странах Западной Европы указал в тогда же в 1992 г. написанной, но лишь недавно опубликованной статье А. Каппелер (См.: Kappeler A. Die ukrainische Nationalbewegung im Russischen Reich und in Galicien: Ein Vergleich // Heiner Timmermann (Hrsg.) Entwicklung der Nationalbewegun-gen in Europe 1850—1914. Berlin. 1998. S. 195—196.). Уже цитированная статья С. Величенко, в которой проводится сравнение русско-украинских и англо-шотландских отношений, опубликована в 1997 г. Автор этой книги представил ее программу в 1996 г. на проводившейся в Москве конференции «Россия—Украина: история взаимоотношений», а в 1997 г. опубликовал на ее основе статью «Россия и русификация Украины в XIX в.» // Миллер А. И., Репринцев В. Ф., Флоря Б. Н. (ред.). Россия—Украина: история взаимоотношений. М., 1997. Тогда же, в 1997 г., Р. Шпорлюк говорил о русско-украинских отношениях в сравнительном контексте с европейскими державами в статье «Украина: от периферии империи к суверенному государству» // Фурман Д. Е. Украина и Россия: общества и государства. М., 1997. (См. там же мою статью «Россия и Украина в XIX—начале XX в.: непредопределенная история».) Шпорлюк также говорит о соревновании русского и украинского проектов национального строительства, но мы не согласны с его интерпретацией русского проекта как либо сугубо имперского, либо сугубо этнического, то есть великорусского

Проект «большой русской нации»

Попробуем более подробно «вписать» русско-украинские отношения в этот непривычный сравнительный контекст. Для этого надо ответить на ряд вопросов. Во-первых, а был ли в сознании правителей империи и русских элит образ такой нации, которая занимала бы ядро империи, и какое место принадлежало в нем Украине?

Для того чтобы понять не лишенную некоторой иронии логику происходившего, нам придется обратиться в глубь истории, ко второй половине XVII в. В 1674 г., ровно через 20 лет после перехода Левобережной Украины под власть московского царя, в Киеве был впервые напечатан «Синопсис», составленный одним из местных православных иерархов, предположительно архимандритом Киево-Печерской лавры Иннокентием Гизелем. В книге говорилось о единстве Великой и Малой Руси, о единой государственной традиции Киевской Руси, об общей династии Рюриковичей и даже о едином «русском», или «православнороссийском», народе. (59) Вполне вероятно, что автор «Синопсиса» преследовал достаточно сиюминутные конкретные цели: во-первых, дать московскому царю мотивацию для продолжения борьбы с Речью Посполитой за освобождение из-под власти католиков остальной части «единого православного народа», а во-вторых, облегчить элите Гетманата инкорпорацию в русское правящее сословие. (А это отнюдь не были в то время вещи само собой разумеющиеся — достаточно сказать, что московские церковные власти требовали повторного крещения даже от православных духовных лиц, переселявшихся в Московию из Малороссии в начале XVII в., поскольку не считали их православие вполне безупречным. (60)