Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы

Националистическая эмиграция, объединенная под именем Петлюры и возглавляемого им правительства УНР, оставалась единственной более-менее актуальной альтернативой советской власти и УССР. Главные противники большевиков – белые, в силу проводимой ими экономической политики (восстановления помещичьего землевладения), не могли вызвать у широких масс крестьянства, особенно у бедняцкой и середняцкой его части, симпатий и надежд на их возвращение, хотя случаи того, что кулаки ожидали возвращения именно белых, имелись[509]. Нестор Махно с его крестьянской республикой свободных Советов, несмотря на личную популярность, тоже не мог выступить в роли вождя «униженных и оскорбленных». Близость его лозунгов к большевистским, а также то, что Махно был все же вождем крестьянским, не создал своего государства и не имел за спиной правительства в изгнании, которое бы действовало (пусть и на «птичьих» правах, как петлюровское) при державах Антанты, делали его шансы как лидера антибольшевистского протеста минимальными. И, кроме того, махновское движение имело корни лишь на определенной части Украины. Сходная ситуация наблюдалась и с еще одним центром оппозиционных сил – с украинскими левыми партиями (боротьбисты и укаписты), в основном разделявшими коммунистическую программу, но расходившимися с РКП(б) в отношении к национальному вопросу. В 1919 г. они имели свои отряды и участвовали в восстаниях против большевиков. Но усилиями компартии эти группы были нейтрализованы: первые в 1920, вторые – в 1925 г. Но даже раньше сколько-нибудь серьезной оппозиции УКП, оставаясь, с одной стороны, в тени большевиков, а с другой – своих более правых коллег (именуемых общим названием «петлюровцы»), составить не могла.

И вот тут, на волне недовольства экономическим положением, всплывало на поверхность имя Петлюры, олицетворявшего последнюю политическую альтернативу большевикам. К тому же за время Гражданской войны и послевоенного бандитизма его имя как антипода большевиков прочно укоренилось на селе. Вот и получалось, что недовольство высокими налогами приводило к восклицаниям типа «Давай нам Петлюру!».

По-видимому, сыграла свою роль и еще одна причина, а именно распространенный на Украине в те годы антисемитизм. В несложной схеме большевистская власть-еврейское засилье тут же возникал ее третий элемент – «Петлюра» как «освободитель» Украины от евреев (а значит, и от коммунистов) и который в области украинско-еврейских отношений «хотел сделать хорошо»[510]. Недаром, как отмечали чекисты, убийство Петлюры вызвало много разговоров среди украинского населения, причем нашлось немало тех, кто придерживался мнения, что евреям и большевикам надо мстить[511].

Никаких доказательств участия ГПУ в организации покушения ни на процессе, ни позднее выявлено не было. Тем не менее спланированное или неожиданное убийство лидера украинского движения позволило большевикам решить сразу несколько проблем. Во-первых, устранялся бывший союзник Ю. Пилсудского, пришедшего в результате переворота к власти в Польше в мае того же 1926 г. Во-вторых, вносился раскол в среду украинской эмиграции. И в-третьих, устранялся символ, на который могли ориентироваться оппозиционные круги внутри УССР. После его гибели «пропетлюровские» настроения и ориентация на украинскую эмиграцию постепенно сходят на нет.

Справедливости ради надо сказать, что далеко не все крестьянство, даже в западных регионах УССР, желало прихода петлюровцев. Еще свежо было воспоминание о последнем наступлении Антанты, когда вместе с польской армией на Украину явились остатки войск УНР, а Петлюра предстал в качестве друга и союзника Польши. А отношение украинцев к последней издавна было крайне неоднозначным. Осталось оно таковым и в 1920-х гг. Например, в Шепетовском округе польские крестьяне утверждали, что в случае прихода польской власти жизнь улучшится, а их соседи-украинцы имели резко противоположное мнение. В 1928 г., под влиянием ухудшившейся международной обстановки, село начало лихорадочно готовиться к войне. При этом было замечено «более сочувственное отношение к советской власти, нежели всегда». Перемена настроения объяснялась просто: лишь только речь заходила о поляках, как крестьяне сразу «перестраивались на другой лад» и поддерживали советскую власть[512].