Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы

Совсем иначе мыслили представители «красного», «модернизационного» направления. Эти люди решительно порывали с «этнографизмом хуторянского украинофильства», с «провинциальной ограниченностью последнего». Поэтому они были непримиримыми врагами националистов «традиционного» типа, выступали за индустриализацию, социальную модернизацию общества (во всемирном масштабе) в авангарде с пролетариатом, «за выход на широкие просторы мировой культуры»[837]. Но в их мировоззрении, помимо коммунизма, мирового пролетариата и СССР, присутствовала «Украина» как абсолютно равная им символическая ценность, как вполне гармоничный организм, способный на самостоятельное существование и потому нуждающийся в нем. Ориентация на «красную» Россию, ее революционные и культурные традиции, низводила бы «красную» Украину до уровня не «целого», а «части», а самих носителей «украинского красного мессианства» оставляла бы «не у дел» (ведь все решалось в Москве «московскими» большевиками – интернационалистами и «российским» пролетариатом). И тогда у носителей новой идеологии оставался единственный, но прямой путь – к старой «просвите» с ее «этнографизмом», антикоммунизмом и надеждами на буржуазное перерождение и неминуемую реставрацию УНР. Получался замкнутый круг, из которого был простой выход, хотя он чуть ли не дословно повторял главный лозунг украинских националистов – «прочь от России». Опять, как и в сотнях других случаев, когда речь шла о создании «Украины», вперед выступала борьба мировоззрений, конкуренция «украинскости» и «русскости», борьба с «московским дирижером», хотя бы он и заседал в Политбюро. Но это ставило под сомнение необходимость существования «красного», модернизационного направления, а главное – являлось бы шагом назад, вступало бы в противоречия со сложившимся социально-экономическим, национальным и культурным положением УССР того времени.

Для того чтобы разорвать порочный круг и не скатиться к банальному повторению «чубатых просвитян», нужно было внести в идеологию свежую струю, придать ей позитивность. Призыв «Геть від Москви!» не содержал в себе ничего нового и был просто кратким выражением сущности украинского движения и идейной заряженности украинского национального строительства. Если уж украинское движение было обречено «бежать» от России, то этому «бегу» надо было придать направленность и указать нравственные и иные ценностные ориентиры, то есть «бежать» следовало не от чего-либо, а к чему-либо. В контексте извечного культурно-философского и политического противопоставления Европы и России такой альтернативой российскому влиянию должны были стать не какие-то «исконные», «древние», «народные» украинские ценности, а европейские нормы и образцы в культуре, ментальности, экономике, языке, а затем, вполне возможно, и в политике (с этой точки зрения даже Коминтерн мог стать символом «цивилизованного» мира и его воплощения – Европы, альтернативным «российской» ВКП(б).

Итак, несмотря на различный подход к проблемам развития Украины, на взаимное неприятие между сторонниками «старого» и «красного» национализмов, различия между ними были тактическими, а стратегическая цель оставалась общая – превращение «Малороссии» в «Украину». Националисты «нового» типа создали модернизационную идеологию и придали ей (возможно, впервые в истории украинского движения) какую-то позитивную направленность, заключавшуюся, может быть, даже не столько в ориентации на «европейские» ценности как таковые, сколько в их использовании для достижения собственных идеалов. Украинское «мессианство», пусть «красное», ибо, лишь будучи коммунистическим, оно могло попытаться что-то принести миру, явилось следствием появления в украинском движении совершенно нового направления. Националисты «нового» типа имели больше шансов на успех в коммунистическом государстве. Только они реально могли встать у руля УССР и, внедрив в партийно-хозяйственную бюрократию свою идеологию или воспитав на ней новые кадры, стимулировать местнические и сепаратистские поползновения последней.

Конечно, это направление было лишь в начале своего становления. И все же, несмотря на это, большевики-интернационалисты были обеспокоены появлением концепций «украинского мессианства», пролетарско-европейской модернизации Украины, называя их носителей и приверженцев «наисерьезнейшим противником». Малочисленность последних (часть научной и художественной украинской интеллигенции, вузовской молодежи, некоторых сотрудников советских учреждений[838]) никого не должна была вводить в заблуждение.